Отныне и навеки - Софи Лав

Дорогая Эмили Джейн,

Я не знаю, сколько времени пройдет с тех пор, как я ушел, до того момента, как это письмо попадет к тебе. Я лишь надеюсь, что ты не слишком долго переживала из-за меня.

У меня нет сомнений, что оставить тебя будет моим самым большим сожалением. Но я не могу остаться. Надеюсь, однажды ты поймешь и примешь мой поступок, даже если никогда не сможешь простить меня.

Я должен сказать тебе две вещи. Во-первых, и ты должна мне поверить, ты ни в чем не виновата. Ни в том, что случилось с Шарлоттой, ни в том, что наш с мамой брак распался.

Во-вторых, я люблю тебя. С первого мгновения, как я увидел тебя, до последнего. Ты и Шарлотта – два моих самых больших достижения. И если я не дал этого понять, когда был с вами, я могу лишь извиниться, хотя извинений недостаточно.

Я надеюсь, это письмо застанет тебя в добром здравии, где бы ты его не читала.

С любовью,

Папа

Эмили читала и перечитывала письмо, крепко держа его в руках, с миллионами мыслей и эмоций. Слова, написанные отцом на бумаге, его голос, звучащий в голове Эмили после двадцати лет разлуки, сделали его отсутствие еще более ощутимым, чем когда-либо.

Она выпустила письмо из рук. Оно приземлилось на стол, за ним последовали слезы Эмили. Дэниел взял ее за руку, будто просил поделиться с ним, сморщив лоб и проявляя участие, но Эмили с трудом могла выдавить из себя хоть слово.

– Годами я думала, что он ушел, потому что не любил меня достаточно, – запинаясь, произнесла она. – Потому что я – не Шарлотта.

– Кто такая Шарлотта? – ласково спросил ее Дэниел.

– Моя сестра – объяснила Эмили. – Она умерла. Я всегда думала, что он винит меня. Но это не так. Здесь так написано. Он не думал, что это моя вина. Но если он ушел не потому, что винил меня в ее смерти, то почему же он ушел?

– Я не знаю, – сказал Дэниел, обнимая ее и прижимая к себе. – Я думаю, что никогда нельзя до конца понять намерения другого человека или почему они сделали то, что сделали.

– Иногда я думаю, а знала ли я его вообще? – печально сказала Эмили, прижимаясь к его груди. – Все эти секреты. Все загадки. Бальный зал, проявочная, да ради бога! Я даже не знала, что он увлекался фотографией.

– На самом деле это был я, – сказал Дэниел.

Эмили замерла, затем высвободилась из объятий.

– В смысле – это был ты?

– Проявочная, – повторил Дэниел. – Твой отец когда-то построил ее для меня.

– Правда? – спросила Эмили, вытирая слезы. – Зачем?

Дэниел вздохнул и отстранился.

– Когда я был подростком, твой отец поймал меня на участке. Я сбежал из дома и знал, что вас часто не было здесь. Я решил, что если спрячусь в сарае, никто меня не найдет. Но твой отец нашел. И вместо того, чтобы выгнать, он дал мне еду, пиво, – он посмотрел вверх и ностальгически улыбнулся. – А потом спросил меня, от чего я бегу. И я выдал ему всю подростковую историю. Ну, знаешь, о том, как мои родители не понимают меня, о том, что наши взгляды на мое будущее расходятся, и мы никогда не можем прийти к согласию. Я съезжал с катушек в то время, прогуливал уроки, попадал в неприятности с копами из-за глупостей. Но он был спокоен. Он говорил со мной. Нет, он слушал меня. Никто больше этого не делал. Он интересовался, что мне нравится. Мне было стыдно признаться, что я люблю фотографировать. Какой шестнадцатилетний парень признается в этом? Но он так спокойно ко всему отнесся. И он сказал, что я могу использовать сарай как проявочную. Я так и сделал.

Эмили подумала о фотографиях, которые она нашла в сарае, черно–белых изображениях, в которых, казалось, чувствовалась усталость души фотографа. Она никогда бы не подумала, что им был ребенок, шестнадцатилетний мальчик с проблемами в семье.

– Твой отец пытался убедить меня вернуться домой, – добавил Дэниел. – Но когда я отказался, мы заключили сделку. Если я окончу школу, он разрешит мне остаться в сторожевом домике. Поэтому я приходил сюда целый год. Этот домик стал моим убежищем. Благодаря ему я окончил школу. Я ждал нашей новой встречи, чтобы сообщить ему об этом. Я боготворил его и хотел показать, чего добился и как он помог мне, как я со всем разобрался благодаря ему.

С этими словами Дэниел посмотрел на нее так пристально, что она почувствовала, как по венам течет электрический ток.

– Он не вернулся тем летом. И следующим летом. И никогда больше.

Эмили была поражена его словами. Ей никогда не приходила в голову мысль, что исчезновение ее отца могло затронуть кого-то еще, но Дэниел обнажил свою душу, и оказалось, что он разделяет ее боль. Незнание того, что случилось, пустота, которую он оставил в душе – Дэниел знал, каково это.

– Поэтому ты помогаешь с участком? – тихо спросила Эмили.

Дэниел кивнул.

– Твой отец дал мне второй шанс в жизни. Он был единственным, кто сделал это для меня. Поэтому я ухаживаю за этим местом.

Они оба замолчали. Затем Эмили посмотрела на него. Из всех людей на земле Дэниел казался единственным, кого исчезновение ее отца затронуло так же, как ее. Они разделяли это чувство. И каким-то образом эта связь заставила ее почувствовать такую близость с ним, которой она никогда раньше не чувствовала.

Взгляд Дэниела бегал по ее лицу, будто он читал ее мысли. Затем он поднял руку и положил ладонь на ее щеку. Он медленно приблизилась к нему, вдыхая его аромат – сосны и свежая трава, дым из углежога.

Эмили прикрыла глаза, наклоняясь к нему в предчувствии прикосновения его губ. Но ничего не случилось.

Она открыла глаза в тот момент, когда Дэниел отпустил руку.

– Что не так? – спросила Эмили.

Дэниел громко вздохнул.

– Моя мать не была хорошим человеком, но она дала мне один очень хороший совет. Никогда не целуй девушку, когда она плачет.

И с этими словами он встал и медленно зашагал вдоль кабинета. Эмили почувствовала себя опустошенной. Она тихо закрыла за ним дверь, после чего оперлась на нее и опустилась на пол, вновь дав волю слезам.

На следующее утро Эмили еще была в пижаме, когда в дверь позвонили. Спеша вниз по лестнице, она вспоминала прошлую ночь. Она ужасно спала, уснув в слезах, из-за чего у нее теперь была тяжелая голова. И ей было очень стыдно за то, что она дала волю эмоциям при Дэниеле, что втянула его в это. А потом был поцелуй, который так и не случился. Она не была уверена, что сможет теперь смотреть ему в глаза.

Подойдя к двери, она открыла ее.

– Ты рано, – сказала она с улыбкой, пытаясь вести себя непринужденно.

– Ага, – сказал Дэниел, переминаясь с ноги на ногу и держа руки в карманах. – Я подумал, может, мы можем позавтракать?