Тотальные истории. О том, как живут и говорят по-русски - Игорь Юрьевич Маранин

и, судя по страшным шрамам на лице, много что повидавший дядька никак не мог поверить: из Генуи в Москву на поезде?! Три раза переспросил, думая, что я что-то не так по-итальянски сказал: до такой степени у него не укладывалось в голове, что можно просто дойти из его бара до вокзала, а это метров триста, сесть в поезд, как садится он, когда едет на пляж, и, никуда больше не выходя, не пересаживаясь и вообще не суетясь, через полтора суток вылезти в центре той самой загадочной Mosca, куда он мечтает съездить, как неоднократно мне заявлял.

Между тем я уверен, что путешествие на поезде есть вещь самая естественная. А на самолете — напротив, самая противоестественная. Человеческий организм не приспособлен для мгновенных переносов, скажем, из московских минус десяти в египетские плюс тридцать. Так же, как не предназначены наши глаза для того, чтобы вглядываться в источники света (например, в экраны смартфонов и планшетников) — мы ведь произошли не от глубоководных рыб.

И что уж говорить про самолетную логистику… Конечно, если ваше драгоценное тело подвозят из города под мигалками по заранее расчищенной трассе прямо на летное поле к трапу, тут я почтительно умолкаю, но если нет — судите сами. Сначала мы добираемся на внутригородском транспорте, общественном или такси, до аэроэкспресса. Что занимает в среднем не меньше часа. Потом час едем на этом самом поезде (без него все равно никуда, если мы не желаем намертво застрять в пробке). Потом добрые минут сорок идем, волоча за собой чемоданы, по гигантскому зданию аэропорта, периодически отстаивая очереди и проходя неприятные процедуры вроде выкладывания из карманов всей мелочи, ноутбуков из сумки и т. д. Потом не меньше часа ждем, тратя деньги на кофе с бешеной переплатой или накачиваясь алкоголем (я уж не говорю о тех бедолагах, которым приходится рыскать в поисках полулегальной и переполненной курилки). После нас снова сажают в автобус и везут по летному полю. Лишь потом мы заходим в самолет, упираемся ногами во впереди стоящее кресло, достаем наушники или планшет — и наш двух-, трех-, четырехчасовой полет действительно начинается, через четыре часа после того, как мы его вроде бы уже начали.

Это похоже на секс, в котором непосредственный физический процесс занимает меньше времени, чем физические же прелиминарии даже в самом quicky-quicky варианте (я уж не говорю про психологические). К сожалению, полет в эконом-классе гораздо менее приятен. И по его окончании приходится, в отличие от доведенного до конца секса, совершать все те же логистические действия в обратном порядке.

То ли дело поезд! Практически из любой точки крупного города до центрального железнодорожного вокзала можно добраться за час. Мне из моего Лефортова до Ярославского вокзала, с которого ходят поезда в Новосибирск, всего пятнадцать минут на троллейбусе. И это все, дальше до места назначения (а это тоже центр города) никуда перемещаться не нужно. Можно спокойно разложить вещи, переодеться, улечься на диван, смотреть в окошко, отоспаться или же достать компьютер и начать писать давно задуманное, на что не хватало времени. Или же достать бутылку и изготовиться к неспешной беседе с попутчиком, а возможно, и с долгочаемой попутчицей (см. один из главных железнодорожных текстов русской литературы — рассказ Бунина «Генрих»).

Железнодорожное путешествие начинается сразу. Купе вагона — это, в отличие от авиасалона, не просто схлопнутое время-место, которое нужно как-то перетерпеть в предвкушении последующего путешественнического счастья, это полноценный и особый хронотоп, нигдейя, в котором время течет по особым законам, лишь отчасти сообразуясь с проплывающим за окном пространством.

Но, увы, выкроенные из графика двое суток для поезда «Москва — Новосибирск» — роскошь для современного человека еще более недоступная, чем авиабилет бизнес-класса. Билет можно купить за счет принимающей стороны, но где и у кого вытребовать недостающее время?.. Подобное может позволить себе разве что эксцентричная рок-звезда вроде Дэвида Боуи, в 1972 году неделю возвращавшийся с японских гастролей через весь СССР на поезде. Но мы не рок-звезды, потому приближаемся к аэропорту «Домодедово».

Закончить все-таки хочется железнодорожным анекдотом.

Собираясь в Генуе в дорогу, мы, естественно, запаслись красным вином.

— А штопор? — спросил вдруг квартирный хозяин-итальянец. — У вас есть штопор?

Штопора у нас не было.

— Возьмите мой! — всполошился он, ужаснувшись, видимо, мысли, что большую бутыль Chianti придется распечатывать каким-то противоестественным способом. — Дарю!

— Спасибо, Якопо, — ответил я. — Но не надо. Это русский поезд. Чтобы в русском купейном вагоне у кого-то из ближайших соседей не оказалось штопора — такого просто не может быть.

Так, ко всеобщему удовольствию, и оказалось.

Домодедово — Толмачево

Поскольку первые пассажирские трансатлантические самолеты взлетали и садились на воду (подходящих ВПП и соответствующей инфраструктуры для них просто не было, а вот структура порта уже была развита прекрасно), они проходили по ведомству кораблей. Иными словами, в них был капитанский мостик, откуда капитан (он же пилот) по переговорному устройству отдавал приказ в машинное отделение «полный вперед!» механику (он же бортинженер). Там были пассажирские каюты и общий салон. То есть полет был путешествием. Если не верите — найдите в «Википедии» фотографии огромной «летающей лодки» Дорнье Do X. Эти же условия были и в цепеллинах. И лишь когда аэропорты уподобились вокзалам, самолеты уподобились электричкам. Или наоборот…

Впрочем, современный аэропорт — это шедевр бизнеса и технологии, высокотехнологичный футуристический сгусток инженерных идей и архитектурных изысков, коммерции и общественной пользы. За аэропортами неслучайно закрепилось международное название hub, буквально — «центр, средоточие». Единственное же, что осталось у аэропортов от портов морских — собственное имя. Мы говорим «Домодедово» — и нет нужды объяснять, что это. Как и Внуково, Шереметьево, Пулково, Толмачево, Храброво… Поэтому недавняя инициатива присвоить аэропортам имена кажется несколько избыточной, при всем уважении к Покрышкину, «покровителю» новосибирского аэропорта «Толмачево», и уж тем более к Пушкину, «получившему» Шереметьево. Вот бы, наверное, позабавился сам Александр Сергеевич, вхожий в дом к Шереметевым. Более того: именно в Фонтанном доме Дмитрия Шереметева Кипренский писал с Пушкина свой знаменитый портрет.

Конечно, мне возразят, что мы с удовольствием летаем в «Шарль де Голль», приземляемся в JFK и с сожалением взлетаем из «Марко Поло». И объяснять, где это, тоже нужды нет. Я даже больше скажу: против аэропорта «Платов», выстроенного в чистом поле на равноудалении от Ростова, Новочеркасска и Новошахтинска, я ничего против не имею. Но когда слышу про московский аэропорт «Шереметьево» имени Пушкина, это напоминает мне ту изощренную лингвистически-логическую игру, в которую вынуждает играть Алису полусумасшедший Белый