Тотальные истории. О том, как живут и говорят по-русски - Игорь Юрьевич Маранин

«— Давай я спою тебе в утешение песню.

— А она очень длинная? — спросила Алиса.

— Она длинная, — ответил Рыцарь, — но очень, очень красивая! Когда я ее пою, все рыдают… или… не рыдают. Заглавие этой песни называется „Пуговки для сюртуков“.

— Вы хотите сказать — песня так называется?

— Нет, ты не понимаешь, — ответил нетерпеливо Рыцарь. — Это заглавие так называется. А песня называется „Древний старичок“.

— Мне надо было спросить: это у песни такое заглавие? — поправилась Алиса.

— Да нет! Заглавие совсем другое, „С горем пополам!“. Но это она только так называется!

— А песня эта какая? — спросила Алиса в полной растерянности.

— Я как раз собирался тебе об этом сказать. „Сидящий на стене“! Вот какая это песня!»

Для филолога подобные логические mind games — сплошное удовольствие. Но, боюсь, не-филологи долго будет еще называть московские аэропорты просто Шарик, Домик и Внучка. Ах да, еще Жучка. Вы же поняли, о чем речь?..

Новосибирск

Из бортового журнала

Новосибирский метромост — самый длинный крытый метромост в мире, который растянулся на 2145 м (из них речная часть — 896 м). Мост вошел в историю и уникальностью своей конструкции. Впервые при его строительстве была использована технология надвижки пролетов, а не установка их с реки. Было применено также необычное конструкторское решение — мост может двигаться на специальных роликах. Это решает проблему того, что из-за перепада температуры метромост растягивается и укорачивается до пятидесяти сантиметров.

По версии Книги рекордов Гиннесса, самой умной улицей мира является проспект академика Лаврентьева в новосибирском Академгородке. Здесь на протяжении 2,4 километра расположены почти два десятка НИИ и других научных учреждений. Если не хотите разозлить жителя этого района, то никогда не называйте район Акадэмгородком.

До 1958 года Новосибирск был единственным городом России, который располагался в разных часовых поясах. Поскольку часовой меридиан проходил прямо по реке, левобережье и правобережье имели разницу в час.

Красный проспект в Новосибирске — самая длинная в мире улица без поворотов (почти семь километров).

Улица Планировочная идет параллельно сама себе и с собой же имеет перекресток; на улице Гаражной нет ни одного гаража; по улице Широкой невозможно проехать с утра до обеда; по улице Троллейной не ходят троллейбусы; по улице Автомобильной почти невозможно проехать на автомобиле, а по Пешеходной можно. Улица Кирова находится в Октябрьском районе, парк Кирова — в Ленинском, дом-музей Кирова — в Железнодорожном, ДК Кирова — в Заельцовском, поселок Кирова — в Советском, площадь Кирова, внезапно, в Кировском. Улица Дивногорская параллельна сама себе трижды. На улице Петухова стоит щит следующего содержания: «Да здравствует то, благодаря чему мы — несмотря ни на что!»

Новосибирских регионализмов наберется не один десяток, но новосибирцы на городской стоянке чаще всего упоминали «вехотку» (мочалка), «викторию» (садовая клубника), «догоняшки» (игра), «мультифору» (прозрачный конверт для бумаг), «плойку» (щипцы для волос), «свечку» (высокое одноподъездное здание), «стайку» (сарай), «толченку» (картофельное пюре) и «массив» (район, квартал).

* * *

Перелет «Москва — Новосибирск» прибавил четыре часа и убавил четыре градуса. То же, что и перелет в Италию, только с другими знаками. Тем больше удивительно встретить прямо в аэропорту знакомый логотип московской сети кофеен: это все еще Россия! И по ассоциации снова вспоминается Пушкин, знаменитое место из другого его знаменитого травелога:

«Я поскакал к реке с чувством неизъяснимым. Никогда еще не видал я чужой земли. Граница имела для меня что-то таинственное; с детских лет путешествия были моею любимою мечтою. Долго вел я потом жизнь кочующую, скитаясь то по югу, то по северу, и никогда еще не вырывался из пределов необъятной России. Я весело въехал в заветную реку, и добрый конь вынес меня на турецкий берег. Но этот берег был уже завоеван: я все еще находился в России».

Пушкин, так никогда и не побывавший за границей, осознает, что он все еще в России, с сожалением; я бывавший и в Европе, и в Америке, и в Азии, осознал это с восторгом: широка страна моя родная! Да полно, страна ли? Представьте себе мужчину ростом 215 см. Ну вот хотя бы Николая Валуева, чей рост — 213 см. Даже если это не чемпион, то в любом случае очень высокий и, скорее всего, сильный мужчина, которого сама природа отправляет в спортсмены или в силовые ведомства. А теперь представьте себе человека ростом три метра. Даже если во всем остальном он выглядит как обычный человек, все рано это явно не гомо сапиенс, а представитель… ээ… другого биологического вида. И оттого, что ему внушили, что он человек, только очень большой, он страдает сам и доставляет неудобства другим — как, например, ему летать в тех же самолетах?!

Россия — не просто большая страна. Большие страны — это Германия, Франция, Индия, Канада (населенная от силы на одну южную треть). США, Китай и особенно Россия — это не страны, это иной способ организации жизненного пространства. Некогда он назывался империей. Сейчас это слово не в чести, его стараются не использовать. Более того, в 1991 году, как известно, «трехметровый человек» развалился на нескольких «нормальных людей», высоких и невысоких, и на одного человека ростом 250 сантиметров. который стал таким образом немного больше похож на «нормального»… Но так им и не стал. Но кем же тогда он является?..

Такие рассуждения кажутся слишком отвлеченными? А я ведь предупреждал, что русский траве-лог — это огромные расстояния и горячечные рассуждения.

* * *

В новосибирском книжном магазине «Открой рот», прародине одноименного чемпионата по чтению вслух, я обнаружил книгу, над которой работал, вышедшую в позапрошлом году, которую в Москве, раздарив друзьям все авторские экземпляры, уже не чаял найти. Это «Футурист Мафарка» — огнедышащий «футуристический роман», написанный в 1912 году неистовым импресарио футуризма Филиппо Томмазо Маринетти, переведенный в 1916 году и изданный «на коленке» его верным русским последователем, поэтом Вадимом Шершеневичем, и переизданный ровно сто лет спустя энтузиастами из такого же книжного магазина-клуба, только московского, под названием «Циолковский», позвавшими меня в качестве ответственного редактора. И я, Господь свидетель, без дела не остался. Готовить к печати книгу, сделанную 23-летнем парнем в хорошо нам знакомой манере DIY, только столетней давности, было безумно интересно и безумно сложно — приходилось на каждом шагу решать неожиданно возникающие текстологические задачи (можно ли считать слово «жираффа»