Сталинградский калибр - Сергей Зверев

Бабенко закряхтел и снова заворочался на своем жестком ложе. Логунов обескураженно молчал. Вообще-то он все это знал, если покопаться в памяти, в школе все это проходят на уроках истории. Но что-то забывается со временем. А видать, школьные уроки забывать нельзя. В танке стало тихо. Бабенко нашел наконец удобное положение и уснул. Логунов лежал, думал и тоже стал дремать. Рядом сладко посапывал Коля Бочкин. А внизу прижался плечом к прикладу своего пулемета Руслан Омаев. Он сидел и смотрел в темноту. Что виделось молодому чеченцу? Дом, родные горы? Или погибшая девушка Людмила, с которой у них была такая красивая, романтическая, глубокая, трепетная и такая короткая любовь.

Соколов сидел в люке своего танка и смотрел вверх. Рассвело. На часах было уже десять утра, а на дороге до сих пор ни единой машины. Одинокая высокая сосна, возвышавшаяся над дорогой, над небольшим леском, была удобным и единственным наблюдательным пунктом. И взобраться на него мог только Руслан Омаев. Обвязавшись веревкой, молодой чеченец взбирался, осторожно держась и подтягиваясь на каждой ветке. Поднимался он долго, стараясь не сорваться и не подвести своего командира. Слишком мало ветвей было на этой одинокой высокой сосне.

И вот, взобравшись и устроившись на самой вершине, Омаев вел наблюдение в бинокль в обе стороны. Спустив вниз конец веревки, он сумел поднять к себе наверх аппарат полевого телефона, соединенный с ТПУ «Зверобоя».

– Есть движение, – снова послышался в шлемофоне Соколова голос Руслана. – Теперь точно в направлении на Тацинскую, товарищ лейтенант.

– А со стороны аэродрома как?

– Там тихо, нет никого. Пустая дорога. По «железке» порожняк гонят на запад.

– Большая колонна идет к нам? Смотри внимательно!

– Нет, небольшая. Меньше десяти машин. Восемь машин, товарищ лейтенант. Сейчас скажу… – Омаев на несколько секунд замолчал, видимо снова прижав к глазам бинокль. Потом заговорил снова. – Автобус армейский едет, зеленый. Грузовик, крытый брезентом. Может, даже с солдатами, с охраной. Бронетранспортер идет. Четыре грузовика мощных, трехосных. В кузове у каждого что-то массивное, брезентом накрытое. А последним идет снова бензозаправщик.

– Далеко? Определи расстояние.

– Так, сейчас… По угломерной сетке от нас они… Километр девятьсот метров. Но плетутся медленно, заносов много появилось за ночь. Со скоростью пешеходов плетутся.

Так, стал прикидывать Соколов, если колонна примерно в двух километрах от нас и идет она со скоростью 5–6 километров в час, значит, километр они проходят минут за 10–15. И здесь они будут через 20–30 минут. Отдав приказ Омаеву внимательнее наблюдать в том числе и за дорогой со стороны Тацинской, Соколов повернулся к Сайдакову. Лейтенант сидел на краю башни «Зверобоя», чуть покачивая ногой и постукивая прутиком себя по голенищу сапога. Он молча выслушал пересказ Алексея о составе колонны и расстоянии.

– Это наш шанс, – добавил Соколов и протянул руку. – Удачи тебе, Паша. Смотри за сосной. Как только мой Омаев начнет спускаться, значит, дело в нескольких минутах. Жди отмашку.

– Всем нам удачи, – улыбнулся лейтенант, пожимая руку Соколова.

Когда Соколов представил себе то, что видели немцы, ему подумалось, что это было страшно. Из леса один за другим выезжали и разворачивались в сторону дороги танки. Один, второй, третий, четвертый. Советские танки, белые, с почти незаметными красными звездами и тактическими номерами на башнях. Это были призраки, но призраки с хорошо известными врагу очертаниями грозных «тридцатьчетверок».

Армейский автобус остановился, распахнулась одна-единственная дверь, и на дорогу выскочили два офицера. Они что-то громко кричали и тыкали руками в черных перчатках в сторону приближавшихся танков. Колонна остановилась, и в зимней тишине звонко и как-то по-особенному зло выстрелила пушка советского танка. Вспышка взрыва разворотила борт бронетранспортера. Офицеры присели от страха и неожиданности, обернувшись назад. И тут начали стрелять все танки.

Разрывы осколочно-фугасных снарядов вспучивались на дороге среди машин, два снаряда угодили в машины с грузом, и там что-то сильно загорелось. Немцы ошалело метались среди огня и падали, падали, сраженные пулеметными очередями. Две машины развернулись, намереваясь удрать назад, но и там появились танки. Первой шла «тридцатьчетверка» с надписью «Зверобой» на башне. Первый же пушечный выстрел перевернул машину. Из второй стали выбегать солдаты в технических комбинезонах, и через несколько секунд от удара танка машина опрокинулась и смялась, как бумага, под гусеницами советского танка.

Шесть танков сошлись на середине дороги посреди дыма и огня. В живых не осталось никого. Несколько фигур пытались убежать в сторону леса и поля, но пулеметные очереди настигали их, и белый снег устилался черными трупами вражеских солдат. Спрыгивая с башни с автоматом в руках, Соколов со злостью подумал, что сейчас для него самый лучший пейзаж именно такой – с трупами врага, со сгоревшей вражеской техникой! Только так. До самой последней минуты, когда последний вражеский солдат не покинет советской земли или не будет убит. Березки, восходы и закаты будут потом, и рвущиеся высь новостройки городов, и флаги на домнах, и трактора, сходящие с конвейера, будут потом. А пока убивать, убивать и убивать!

Это было уже отработано: механики-водители не покидают своего места, руки на рычагах. Заряжающий у пушки, наводчик в башне, голова из люка и ведет наблюдение. Вместе с Соколовым и лейтенантом Сайдаковым танки покидают лишь радиотелеграфисты-пулеметчики. Все, кроме Омаева. Он на связи со штабом корпуса, приказ или информация может поступить в любой момент. Рация на приеме постоянно.

Быстрый обыск тел, личные документы, осмотр автобуса, кабин автомашин. Танкисты забирали всю документацию, которая только им попадалась. Алексей стоял с Сайдаковым возле догоравшего опрокинутого грузовика. Четыре машины везли, как оказалось, авиационные моторы. Судя по размерам, для бомбардировщиков.

– Из ремонта, – констатировал Сайдаков. Он присел возле трупа солдата и отвернул ворот комбинезона. – Смотри, эмблема частей аэродромного обслуживания.

Один из танкистов принес и подал Соколову черную кожаную папку, которую взяли из автобуса. Лейтенант раскрыл ее и стал перебирать документы.

– Так и есть. Транспортные накладные. Ремонтные службы четвертого воздушного флота. Переписка, требования, жалобы! Ух, ты, смотри, Паша, они жалуются, что не успевают… и даты… За такие вольности в переписке к стенке ставят в военное время! Это же разглашение… Спасибо, фашисты, за вашу пунктуальность и стремление к идеальному порядку во всем. Наведем мы вам порядочек. По машинам!

Черный дым, поднимавшийся с дороги к низким пепельным облакам, наверняка привлек внимание кого-то на аэродроме или в гарнизоне станицы Тацинской. Нужно было быстро уходить. Соколов еще только опускал ноги в люк башни, а танки уже один за другим, взревев двигателями, уходили по дороге на север. Пока пусто, надо успеть доехать до проселка, ведущего в объезд озера, а затем в небольшом лесочке найти просеку. Она должна выходить юго-западнее озера.