Королева праха и боли - Лив Зандер

руки я чувствовала, что он это обдумывает.

– Благословенна ты, так ненавидящая меня.

Охваченная страхом, я еле-еле покачала головой. Ох, как бы я хотела ненавидеть его, как ненавидела бы любая нормальная, здравомыслящая женщина, оказавшаяся в могиле и видящая перед собой своего могильщика. Но я не нормальная, потому что я мертва. И не здравомыслящая, потому что мой нерожденный ребенок, скорее всего, жив.

– Если бы я только мог заставить себя возненавидеть тебя, – прошептал он голосом, лишенным каких-либо эмоций, – тогда, возможно, это древнее сердце в моей груди не болело так от того, что я должен сделать.

Он убрал руки.

Все мои конечности соскользнули с него.

Паника ударила в голову.

Нет! Нет! Нет!

Он без особых усилий выбрался из могилы, оставив свою жену на дне – оглушенную, ошеломленную. Меня так трясло, что руки и ноги бесконтрольно подергивались. Неужели он и вправду похоронит меня заживо? Нет, Енош не может быть таким…

Что-то попало мне в глаз.

Я зажмурилась и вскинула руки к лицу, чтобы потереть, убрать из глаз жжение. Но грязь продолжала сыпаться на меня с тихим звуком – под мерный сухой скрежет вонзающейся в землю лопаты.

Желудок скрутило, накатила тошнота, обжигая пищевод – и застряла в горле. О мой бог. Он хоронит меня живой. Нет. Нет. Нет-нет-нет!

Когда очередной ком суглинка тяжело шлепнулся мне на грудь, я резко перевернулась. Попыталась подняться на подгибающиеся ноги. Выбраться. Выбраться отсюда. Мне нужно выбраться отсюда наружу!

Земля посыпалась быстрее, со всех сторон, собираясь вокруг меня кучами, попадая в мои башмаки, застревая между пальцами ног, натирая, вызывая зуд. Каждый раз, когда я вскидывала голову, песок залетал в глаза, и силуэты обступивших мою могилу детей расплывались.

В отчаянии я принялась царапать твердую землю со стен. Я должна выбраться. Должна…

Ноготь сломался, а плоть под ним оказалась слишком темной. И с каждой секундой чернела все больше. Я смотрела на собственный палец, и желудок мой корчился, переворачивался и раздувался. Гниль. Я гнию.

Он гноит меня!

Я закричала, но сквозь кожаный кляп пробилось только мычание.

Я доползла до угла, чтобы попытаться вылезти там, но продолжала соскальзывать, отрывая комья суглинка, помогая с собственным погребением.

– Хозяин, – вопил и визжал мой разум. – Хозяин, пожалуйста!

Внутри все подпрыгивало, грудь сжималась в конвульсиях, усиливаемых едким запахом разложения, вырывающимся из моих ноздрей при каждом паническом выдохе. Потом силы оставили меня, и я шлепнулась на землю. Ноги и задница утонули в вязкой, влажной, холодной грязи.

А земля продолжала сыпаться сверху, барабаня по моим гниющим рукам, которыми я кое-как прикрыла голову, раскачиваясь взад и вперед, точно пытаясь так успокоиться, мысленно бормоча старую колыбельную: разум мой оцепенел в тисках безумия.

Шорох лопат и глухие удары тонули в моих невнятных, спотыкающихся, но утешающих меня словах:

– …А-а-а-а, мой м-м-малыш… М-м-м, да-да-да-да, к-крепко спишь… А-а, утречко придет… К-кроху теплого найдет…а-а-а-а… а-а-а…

Я замолчала.

С губ сорвался судорожный всхлип.

С приоткрытых губ.

Что случилось?

Оторвав руки от головы, я ощупала свое лицо, коснулась грязным пальцем зубов. Заплата исчезла. Но как?

Я уставилась на палец – лунный свет тускло блеснул на заново отросшем ногте: лишь запекшаяся полоска крови темнела у основания. Где? Где Енош? Надо посмотреть?

Осторожно, очень осторожно я позволила взгляду скользнуть вверх. Лязг лопат прекратился, дети стояли и смотрели сверху вниз на меня, скорчившуюся в полузасыпанной могиле.

В этой зловещей тишине волоски на моих руках встали дыбом. Тишине нельзя доверять. Шли секунды. Минуты. Может, часы.

Где он?

А хочу ли я знать?

Горло судорожно сжалось, не пропуская воздух, стиснутое ужасом сидения в могиле с одной стороны и страхом перед тем, что может ждать вне ее, – с другой. Енош ушел? Это был просто урок? Или настоящий урок ждет меня наверху, если я осмелюсь вылезти?

Взгляд остановился на куче земли, доходящей до самого края ямы. Я смогу выбраться, если захочу. Но хочу ли я?

Трясущаяся, перепуганная, я вытащила из грязи уже погребенные ноги, встала и, пошатываясь, добралась до стенки, до спасительной горы грязи. Там ступня сразу нашла опору, какой-то корень. Второй я нащупала прямо над головой, ухватилась и подтянулась, выкарабкиваясь из могилы.

Дети расступились, когда я повисла на краю, дрыгая ногами и выдирая из земли пучки травы. Как только под грудью оказалось достаточно тверди, я подтянула одну ногу, потом другую.

Встав, я торопливо попятилась от ямы прочь: дрожа, обхватив себя руками, спасаясь от пронизывающего ночного холода. Где я?

Оглядевшись, я узнала очертания холмов вдали и многочисленные валуны, разбросанные здесь и там на продуваемых ветром лугах за Солтренскими вратами.

Раздался тяжелый вздох.

Не мой.

Я вздрогнула.

Он не ушел.

Окутанный тьмой, Енош сидел на камне в нескольких шагах от меня. Подтянув колени к голой груди, он сжимал свою голову, вцепившись скрюченными пальцами во взъерошенные волосы. Почему он остановился? Почему он… такой?

Молчащее сердце упало, а нога сама собой скользнула в сторону холодной могилы. Может, мне стоит вернуться туда?

Енош повернул голову и уставился прямо на меня. Ледяная, жестокая маска исчезла, обнажив искаженное болью лицо.

– Почему я не могу этого сделать?

Глава 13

Ада

Мороз пробрал меня до костей.

Обхватив себя руками, я попятилась от этого мужчины… Незнакомца, не имеющего ничего общего с Еношем.

Тени качающихся на ветру ветвей ближайшей ивы изменяли его черты. Лунный свет, отражающийся в блестящих глазах, лишил лицо всяких красок.

Горло мое сжалось. Уловка?

Он встал и повернулся ко мне.

Моя правая пятка оторвалась от земли.

Он остановился.

– Ты боишься меня.

– Б-б-боюсь т-т-тебя? – Ярость и страх смешались во мне бурлящим водоворотом, доводя меня до предела. – Ты швырнул меня в яму, позволил гнить, приказал трупам детей зарыть свою жену заживо. Я от тебя в ужасе!

Губы его приоткрылись, словно он собирался начать оправдываться, потом сжались в тонкую линию. Повесив голову, Енош запустил пальцы в волосы цвета воронова крыла, сжал кулак – и рванул, тяжело дыша, неразборчиво бормоча что-то и переминаясь с ноги на ногу.

Нет, это совсем не похоже на него.

Кто этот мужчина?

Он снова поднял на меня взгляд: на лице, лишенном защитной маски, ясно проступала каждая страдальческая складка между бровями, каждая мучительная судорога дрожащего подбородка.

Ну и что же мне с этим делать?

Губы его вновь разлепились, он громко сглотнул и шагнул ко мне:

– Прости меня… Пожалуйста.

Страх объял меня, я попятилась еще