Королева праха и боли - Лив Зандер

дальше – и наступила на хрустнувшую детскую ножку. Енош никогда не просил прощения и уж точно не говорил «пожалуйста», и потому этот незнакомец пугал меня куда больше, чем когда-либо пугал бог.

Да, я боялась этого чужака – потому что не знала его.

Не понимала что делать, чего ожидать, не понимала, почему он стоит, пошатываясь, и не набрасывается на меня.

Я вся дрожала под умоляющим взглядом странного незнакомца. А он с каждой секундой все больше бледнел, как будто маска жестокого безразличия, сойдя с лица Еноша, открыла лицо древнего старика, изборожденное морщинами сотен тяжких столетий.

Он сделал еще шаг.

– Маленькая…

– Не приближайся ко мне! – Я прижалась спиной к стене маленьких черепов и костлявых грудок. – Оставь меня в покое!

Брови его сошлись над полными боли глазами:

– Не могу.

Еще шаг.

Медленный. Но решительный.

И еще.

Паника снова сдавила горло. Все инстинкты тела надрывались, приказывая бежать. Бежать! Куда? Куда угодно, лишь бы отсюда. Куда угодно, лишь бы от него.

– Иди ко мне. Не к своему хозяину, а… ко мне. – Остановившись, Енош раскинул руки, приглашая меня в свои объятия. – Я всего лишь хочу обнять и согреть тебя.

Я боролась с призрачным притяжением – меня отчаянно влекло в лапы чудовища. Исходящее от его пальцев тепло служило отличной приманкой.

Приманка – она ведь в ловушке.

Нет, я не куплюсь на эту уловку. Лучше утоплюсь, чем поддамся его обещаниям. Он сулит мне утешение. Покой. То, чего я хочу. В чем нуждаюсь. О чем молила – и была отвергнута снова и снова!

Все, больше я ничего не хочу.

Только не от него.

Отказываюсь от своего желания.

Я вскинула руки, словно это могло отогнать дьявола.

– Я найду больше тепла в объятиях трупа!

Он вздрогнул:

– Ада!

– Не зови меня так!

Дюжина тонких трещин пробежала по моему молчащему сердцу, и мучительная боль выплеснулась из него в грудную клетку. Маленькая. Смертная. Жена. Это я еще могла стерпеть. Но только не мое имя.

Только не мое имя, слетающее с его губ.

Только не после… этого.

Мелкими шажками семеня вдоль шеренги детей, я двинулась к воротам.

– Не приближайся!

Он не приближался.

Но и не позволял расстоянию между нами увеличиваться, в точности повторяя мои шаги.

Я понимала, что мне не сбежать от него, потому что ноги я передвигала лишь благодаря его дозволению. Но мне дико хотелось убежать от предательской тяги в груди, от боли, толкающей меня в его объятия, – просто чтобы доказать себе, что я это могу.

Еще шаг.

Я запнулась о камень.

И качнулась вперед, всплеснув руками. А когда восстановила равновесие, оказалось, что Енош все-таки подкрался ко мне, застыв всего в паре шагов от меня – и пространство это стремительно наполнялось теплом.

Я покосилась на врата.

И рванулась туда.

Но прежде, чем моя нога оторвалась от земли, Енош поймал меня за талию и притянул к себе, к своему горячему, пылающему телу.

– Успокойся.

Ярость сжигала меня, я уперлась кулаками в его грудь в попытке оттолкнуть.

– Отпусти меня!

– Никогда. – Он до боли стиснул меня, погружая в запах припорошенного пеплом снега. – Зови это одержимостью или жестокостью. Хотя сам я близок к тому, чтобы назвать это совершенно иначе.

Из глубин моего горла вырвался крик, я дергалась и извивалась, изо всех сил борясь с его хваткой, с его умопомрачительным жаром. Но, как я ни сопротивлялась, он лишь сжимал меня крепче.

– Тш-ш… – раздалось у моего уха. – Пожалуйста, прости меня.

Это его шипение и то, что он снова осмелился просить прощения, лишь распалило мою злость, превратив ее в неудержимую ярость. Я корчилась, била его локтями, лягалась, колотила кулаками по его груди, словно одержимая, ничего уже не соображая.

Слишком много всего навалилось на меня.

Слишком.

Шок смерти, ребенок в утробе, горькое одиночество жалкого существования, чреватого всеобщим презрением… Я ничего этого не заслуживала. Я устала от того, что все вокруг помыкают мной, как рабыней, как скотиной!

– Я поддался гневу, потому что ничто не пугает меня так, как мысль о том, что я могу потерять тебя. – Голос Еноша сделался хриплым, дрожащим. – Но я не должен был этого делать. Прости меня.

– Ты похоронил меня!

Хлоп.

Голова Еноша дернулась, на правой щеке быстро наливался багрянцем отпечаток четырех пальцев. Я его ударила.

Замерла я лишь на секунду, а потом вскинула подбородок:

– Ну, давай. Брось меня в яму! На двадцать дней… На месяц!

Он сглотнул.

Положил ладонь на мой затылок. Притянул к себе и прижал лицом к колотящемуся сердцу. Скользнул губами по моему уху:

– Я люблю тебя.

Слова его что-то сломали внутри меня. Ноги мои подогнулись. Я не желала его любви – слишком она болезненна, слишком непредсказуема, слишком – чертовски – разрушительна.

Енош прижимал меня к себе, пытаясь удержать, но ноги мои окончательно отказали, и он в конце концов сдался и мягко опустил меня на землю, усевшись вместе со мной, продолжая обнимать и успокаивать.

– Я тебя ненавижу. – За то, что он держал меня именно так, как мне было нужно, вместо того чтобы быть холодным и безразличным, превращая меня в жаждущую, дрожащую размазню.

– Пускай ты будешь ненавидеть меня вечно, лишь бы была рядом, – губы его коснулись уголка моего рта, целуя, потом он перекинул одну мою ногу через свою, так что я оседлала его. – Но позволь мне, по крайней мере, любить тебя.

Я содрогнулась всем телом – от того, как он прижал меня к твердой, очень твердой выпуклости.

– Нет!

– Т-с-с-с… – снова прошептал он. – Разве не этого ты хотела? Разве не этого жаждала? Моего поцелуя? Моего внимания? Жара моего члена меж твоих ног?

Я извивалась в его объятиях, я била и царапала его всюду, куда дотягивалась. Разум мой утонул в ярости. Красные полосы теперь бороздили его шею и подбородок. А я визжала, визжала, как банши.

Возможно, я и выбралась из могилы, а вот мой здравый рассудок явно остался там. А может, я хотела, чтобы он отомстил мне – ударил, выпорол, похоронил. Все что угодно, только бы скрыть то, как меня тянуло к нему, как я хотела, чтобы он сжимал меня крепче, когда я двигала бедрами, подаваясь навстречу ему.

Но Енош не уклонялся от моих нападок, не заставлял меня прекратить. Нет, то, что он делал, было куда хуже. Гораздо хуже.

Он позволял мне.

Енош терпеливо сносил все, а палец его меж тем уже скользнул под мое платье, раздвинул завитки волос, коснулся клитора.

– Продолжай,