Соль этого лета - Эля Пылаева

Садится обратно.

— Поехали.

— Нет. Дождёмся пока прооперируют. Если всë нормально — поедем.

— Спасибо. Бессо мне очень дорог, — тихо. — Он много для меня делает. Я его как брата люблю.

Перевариваю.

— Принято.

Алëна нервно крутит в руках телефон.

— Не волнуйся. Мне вообще с местным наркозом резали. Ничего страшного…

Бросает взгляд мне на живот. Над резинкой шорт торчит краешек шрама.

Еë пальцы дергаются к нему. Зависают, не дотянувшись. Одергивает руку.

Ухмыляюсь, качая головой.

— Мир, наверное, рухнет, если ты меня потрогаешь, да? Или надо тебя для этого напоить? — раздражаюсь я.

— Будем считать, что сейчас ты получил по лицу, Тарханов.

Надевает солнцезащитные очки Беса, пряча глаза.

— Будем считать… что попытка блокирована. А ты вжата в стену. И оттрахана. И кончила. И снова мурлыкаешь. А я опять «твой котёнок».

— Дурак… — фыркает она, отворачиваясь в окно.

В отражении вижу, как губы вздрагивают в улыбке. Притягиваю, укладывая спиной к себе на грудь. Пропускаю свои пальцы через еë, сжимаю в кулак. Задумчиво целую изящные пальчики.

— Соскучился… — шёпотом жалуюсь я.

Вздохнув, устраивается удобнее.

Ждëм, молча обнимаясь, новостей о Бесе.

— Так что там с миром? Рухнет? — шепчу на ушко.

Дотягивается до моего лица. Пальчики скользят по брови, скуле, щеке… Закрываю глаза. Кайф…

Заносим Бессо пакет с только что купленными вещами. В палату не пускают, ещё отходит от наркоза. Смотрим через окно в двери. Возле него крутится молоденькая медсестра, косясь на его прокачанный торс. Ниже пояса Бес прикрыт простыней.

— Ну вот, теперь точно всë хорошо будет, — ухмыляюсь я. — Завтра приедем.

Беру еë за руку. И снова охреневаю, насколько это близко — ее рука в моей. Это гораздо большая степень близости, чем, поцелуй, например. Я веду еë. Как свою. Спускаемся по лестнице. Разворачиваюсь, подхватывая под бёдра со ступеньки выше.

— Ты чего?..

Закусываю губу.

— А давай на базу не поедем?

— В каком смысле?

— Гостиницу снимем. Можно не обламываться, что нас услышат и отрываться до утра.

Еë глазищи увеличиваются на мгновение.

— Нет, — качает растерянно головой, краснеет.

— Почему — нет? — сжимается всё в солнечном сплетении.

Позволяю ей медленно сползти по мне и встать на ноги.

— Не буду я по гостиницам!.. — возмущённо. — Господи… Отвези меня обратно, пожалуйста, Тарханов.

— Мм… Ясно.

И больше взять еë за руку не получается. Психую… Что я не так делал? В гостиницу пригласил? Не понимаю, что такого в этом критичного.

— Кофе хочешь?

— Нет, спасибо.

— Может, заедем, поужинаем куда-нибудь?

— Спасибо, нет. Но если ты хочешь, то… я могу и на такси вернуться, — отстраненно.

Приехали, блять…

В тачке так напряжённо, что кажется перегорит сейчас проводка. Горло сводит спазмом. Словно стену выставила. Говорить тяжело. И я молчу.

Припарковавшись, двери разблокировать не спешу. Мы как будто поссорились. А мне очень хочется помириться и поцелуй.

В тишине смотрим в лобовое.

— Марат…

Неловко и тяжко начинает она.

Только посмей… Только посмей… Как заклинание повторяю про себя.

— Мы не можем встречаться, — собирается она духом. — Я прошу тебя, давай останемся друзьями.

— Что?! — нервно усмехаюсь я. — Какими ещё друзьями? Ты мне полностью нужна.

— Ну, я очень тебя прошу!

— В просьбе отказано, — упрямо цежу я. — Если я что-то сделал не так, давай разбор полётов. А такую херню мне предлагать не надо.

— Открой мне дверь, пожалуйста.

Жму на кнопку, пересиливая себя. Открывает.

— Ты всë сделал «так», Марат. И дело совсем не в тебе. Это мои заморочки.

— Наши.

— Что?

— Любые твои заморочки теперь наши.

Отрицательно качает головой. Выходит из тачки. Вылетаю следом.

— Ты же просто просила не афишировать! — рявкаю я.

— У тебя не получится. У нас не получится. Спасибо, в общем и… не забывай, что ты теперь за старшего, ладно?

— Помню.

Поспешно уходит вперёд.

Мне хочется что-нибудь разнести, чтобы выплеснуть все камни из груди.

— Почему?! — со злостью луплю кулаком в крону куста.

А хочется не в крону, во что-то, что может ощутить выплеск этой энергии.

По дороге в корпус, срываю молодняк турников.

— Час уже как отбой, чего тусуемся?

— Но Беса же нет, — настороженно.

— И что? Режима тоже нет? Я пока за Беса.

Завтра, наверняка, пришлют кого-нибудь временно Бессо заменить.

— Музыку вырубаем, и баиньки, — свирепо обвожу их взглядом.

Убедившись, что все расползлись по комнатам, вырубаю в секции электричество. Ибо — нефиг. С утра у нас по распорядку десятикилометровый кросс. Пусть спят.

Присаживаюсь на подоконник, слепо смотрю в окно. Я даже не знаю, чего я больше сейчас хочу — остыть к ней или чтобы она наконец-то прикипела. Хочу одинаково сильно и того и другого. Потому что бесит!

— Как Бессо? — пытают мои пацаны.

— Нормально прошло. Без осложнений.

— Когда выпишут?

— Не сказали.

Подходят ближе, отрезая мне пути к отступлению.

— Как у вас с Аленой?

Замолкаю, отворачиваясь в окно.

— Завязывай, Тарханов, а? Ты же знаешь, что мы никому. Просто скажи — хорошо или плохо? — несильно бьёт меня в плечо Шмель.

— А то ты не видишь, что хреново? — фыркает Яша. — За мной…

Подхватывает гитару.

— Куда? — спрыгиваю с подоконника.

— Серенады петь, куда же ещё?

— Яшин, стой! — срываюсь за ним.

Но он уже смывается в холл, падает на диванчик, который как раз за стенкой Алены. Делает своё коронное «брямс» по струнам.

— Яш, ну отбой же, — смотрю на время.