Кубанские зори - Петр Ткаченко

— Куда идешь? — спросили его сурово.

— Хочу найти своих станичников, чтобы вывести их из камышей к мирному труду…

— Добрэ дило.

Отошли бандиты от Власа шагов на пять и стали обсуждать, что с ним делать. А он стоит и все слышит. Один говорит, что надо расстрелять «оцэ заблудшэ тэля». Кто-то возражал. Потом, видимо, старший среди них сказал:

— Иди назад и не оглядывайся.

«Ну, все, — подумал Влас, — выстрелят в спину».

По телу расплылась непонятная теплота, истома, и ноги вдруг сделались какими-то непослушными.

Однако никто не выстрелил, и Влас вернулся в станицу безрезультатно. Потом он узнал, что встретился с бандой Милько.

Но на этом он не успокоился и отправился в другую сторону, на Великую гряду. Там Влас встретил рыбака Мирона Фотиезича Перезва и попросил передать бандитам два письма и воззвание об амнистии. На следующий день он получил ответ от капитана И.Ф. Сенюка и старшего унтера Ф.Н. Галыча о том, что они готовы выйти и назначили место встречи на Буравцевой пристани, что у Чебурголя. И действительно, Сенюк и Галыч пришли, и с ними — прапорщик И.Е. Луценко. Сенюк и Га-лыч согласились выйти, а Луценко вернулся в камыши.

Нераскаявшийся Луценко позже, во время облав, был пойман и предан суду Четвертой выездной сессией РВТ Первой конной армии. А Сенюк и Галыч занялись мирным трудом…

Но тут закончился отпуск у Власа Ткаченко, и он, оставив, к сожалению, интересовавшее его дело и свою добровольную миротворческую миссию, отбыл к месту службы.

На следующий, 1922 год он снова приехал в станицу, теперь уже с Украины, где служил в должности предвоенотдела Кременчугского РВТ. Видя его непримиримость в борьбе с бандитизмом, по ходатайству славянского парткома Влас был оставлен на должности заместителя председателя исполкома, дабы продолжить борьбу до полной победы и торжества социализма и коммунизма в этих краях.

Эту ярую непримиримость к бандитам лучше всего выразил сам Влас, написав позже в воспоминаниях: «Заражен этой болезнью, интересующей меня, видеть бело-зеленых бандитов, дабы они не терроризировали население». И тогда он начал подыскивать людей, которые «могли бы сообщить бело-зеленым бандитам, что о них хлопочусь и что Республика Советская примет их с распростертыми объятиями в свою среду, дабы они раскаялись в своих преступных деяниях».

Услышав о такой активности Власа, повстанцы написали ему и указали место встречи. Влас Порфирьевич снял с бандитского письма две копии и послал: одну — в Четвертую выездную сессию в Славянскую, а другую — в Екатеринодар в Кубчерот-дел ОГПУ. Оттуда он получил отношение за номером 1392 и подписями самих товарищей Соркина, Никольского и Бартин-кова. Ему разрешили вести переговоры с бандитами, желающи-но ми раскаяться перед советской властью, коим гарантировалась полная свобода.

Но одному встречаться с бандитами было боязно, и тогда, Влас убедил бывшего предисполкома станицы Староджере-лиевской товарища Скалозуба на переговоры отправиться вместе. Они поехали на хутора Чебурголя, где провели хуторские и квартальные собрания. Там Власу и удалось выявить Акули-ну Луценко, замеченную в связях с бандитами. После беседы с ним она согласилась быть проводником в камыши. Но случилась ошибка — она повела Власа со Скалозубом не к тем бандитам, от которых он получил письмо, а совсем к другим. Может быть, действительно перепутала, а возможно, и преднамеренно.

И вот зашло солнце, и наступила тьма. Акулина повела энтузиастов борьбы с бандитизмом на переговоры. По пути она, эдак, игриво панибратски, видимо забыв, что он — заместитель председателя исполкома, спросила:

— Влас, а ты не боишься?

И от этой ее игривости и плутовского тона у него что-то вдруг похолодело в душе, на какое-то краткое время Влас вдруг почувствовал, что есть некий иной мир человеческих отношений, совсем не тот, в котором пребывал он. Но это мелькнувшее в сознании озарение он подавил силой воли, всецело занятый исполнением своего добровольного долга.

При этом Акулина загадочно улыбнулась и Влас понял, что его жизнь находится в руках этой девушки.

Конечно, Влас ответил, что он никаких бандитов не боится. А может быть, так написал потом в воспоминаниях.

Дойдя до хутора Васильченко, Акулина приказала парламентерам остановиться и ждать до тех пор, пока она не вернется. Она скрылась в темноте и вообще куда-то пропала. Больше ее не видели. Спустя минут двадцать раздался мужской голос, приказавший идти вперед. Шагов через сто их остановил окрик: «Кто идет?» и лязганье затворов. Их окружили вооруженные люди и куда-то повели. Пройдя с версту, остановились, сели в траву. Начался допрос.

— Зачем пришли? Кто прислал? — начал спрашивать один из повстанцев. При этом так быстро задавал вопросы, что они не успевали отвечать.

Влас поначалу испугался. Но потом, взяв себя в руки, начал объяснять, что пришли они на основании письма, но, видимо, не туда попали… Даже стал сочувствовать бандитам, полагая, что таким образом разлагает их морально, как вы, мол, страдаете в камышах, кормите комаров и пиявок… Молодой Гурий Ма-мыч уже было заколебался — не вернуться ли в станицу, но человек, который вел допрос, окоротил:

— А ты что нюни распустил? Слышишь, собаки лают. Они пришли вдвоем, а там, может быть, засада.

На это Влас заметил, что засады нет, и они вполне могут их перебить.

— Наше дело думать всяк, — ответил допрашивающий.

Так проговорили они целую ночь. А потом допрашивавший сказал, что он не выйдет и не советует им больше ходить в камыши.

Власа Ткаченко со Скалозубом довели до Смолянского ерика и отпустили. При этом Гурий Мамыч, обращаясь к кому-то по имени-отчеству — Савва Федорович — стал просить, чтобы его отпустили домой. Тот, кто вел допрос, сказал, чтобы Гурий передал винтовку и уходил. Оказалось, Савва Федорович — это Буряк, а тот, кто вел допрос, — сам В.Ф. Рябоконь.

Вернувшись из плавней, Влас Ткаченко написал воззвание к бандитам, отвез его в партком, в станицу Славянскую, где текст утвердили и отпечатали в типографии. После этого он получал переказы от своих станичников, находившихся в камышах, которых и вывел. Это были В. Ганыч, Я. Старцев, П. Васильченко, Н. Кучеря, С. Регинский. Вывел он и Михая Шевченко, который стал активным борцом с бандитизмом, но был кем-то убит.

Позже, когда многие скрывавшиеся в плавнях люди вернулись в станицы и в камышах остались только повстанцы, когда, собственно и началось своеобразное рябоконевское сопротивление, ни о каких агитаторах, посылаемых в камыши, не могло быть и речи. Тогда стали подсылать в банды своих людей, сотрудников ОГПУ, но В.Ф. Рябоконь их безошибочно разоблачал.

Свои воспоминания о героическом прошлом Влас Ткаченко написал на основании предписания командира чоновского отряда в станице Староджерелиевской Якова Моисеевича Фурсы.

Написал уже позже, в 1925 году, когда с бандитизмом было покончено и все люди по хуторам и станицам, как он и мечтал, занялись мирным трудом. В конце он сделал приписку: «Продолжение следует, если понадобится». Никаких его других воспоминаний найти в архиве не удалось. Видно, то, о чем он вспоминал, никому не понадобилось. Да и действительно, зачем и кому они нужны, если с бандитизмом в Славотделе было покончено…