Рутинёр - Павел Корнев

Перескочив через неглубокую канаву, я прижался спиной к невысокой ограде и ощутил, как подрагивает, будто бы в такт чьим-то словам, её неровная каменная кладка.

– Подсади! – потребовал я, упёрся носком сапога в сцепленные пальцы бретёра и резко выпрямился, ухватился за край не слишком-то высокой стены. Подтянулся, оглядел пустой тёмный двор и уже безбоязненно влез на шершавые камни, затем протянул руку Микаэлю.

Когда тот устроился рядом, мы втащили к себе Марту и осторожно спрыгнули вниз, затаились в глухом закутке у стены какого-то амбара. Монастырское подворье было погружено во мрак, лишь из высившегося на другой его стороне храма через цветные витражи помаргивали отблески свечей и лампад. А ещё оттуда с непонятной закономерностью вырывались, корёжа своей мощью незримую стихию, отголоски святости. Словно кто-то собрал всю её с Зарьиной пустыни, запер внутри церкви и не давал хлынуть наружу.

Ангелы небесные! Да что здесь такое творится?! Неужто иерархи ортодоксов вознамерились создать собственные Сияющие Чертоги? Неужели их гордыня столь велика, что они сочли возможным перекроить дарованную этому месту святость по своему усмотрению? Безумие!

Я постучал Марту по плечу и нацелил указательный палец под ноги, призывая оставаться на месте, а Микаэлю указал на храм. Пригибаясь, мы начали пробираться вдоль стены, потом быстрым шагом пересекли двор и укрылись в тени меж двух монументальных контрфорсов. Огляделись и двинулись дальше, но бежать – не бежали, опасаясь выдать себя стуком каблуков по каменным плитам, коими был замощён двор.

Меня влёк боковой вход в церковь, я должен был заглянуть внутрь и увидеть всё собственными глазами. Слишком уж взбаламучена оказалась незримая стихия, эманации святости то пронзали её мимолётными вспышками, то пропадали, оставляя после себя… Нет, не пустоту – небесный эфир, пусть и странно разреженный, никуда не девался, просто не сохранял той светлой радости, коей неизменно отличаются святые места.

От крайнего контрфорса до бокового входа было не меньше дюжины шагов, и хоть выходить на открытое пространство не хотелось до скрежета зубовного, я решил рискнуть.

– Следи! – негромко шепнул Микаэлю и быстрым шагом двинулся к двери, а там легонько навалился на неё, приоткрыл и заглянул в щель.

В лицо пахнуло тяжёлой смесью благовоний и свечного дыма, стали слышны песнопения, но смысл молитвенного гимна ускользал, служба шла на староимперском. И никакого ощущения близости святого места. Обычная церковь с рядами деревянных скамей, полированным мрамором пола, колонн и стен, цветными витражами и золочёнными семиконечными звёздами. Да ещё в полумраке у алтаря замерло с полдюжины коленопреклонённых фигур в сутанах, а в центре их круга возвышался реликварий с мощами святого Рафаэля.

Что это именно тот реликварий, понял сразу, хоть прежде и в глаза его не видел. Просто очень уж благостная исходила аура от украшенного затейливой гравировкой и чеканкой ларца. Светлая сила растекалась от него, подрагивала в такт молитвам и… рассеивалась в пространстве.

Ангелы небесные! Никто не собирал и не запирал в храме святость монастырских земель! Она сгинула неведомо куда, а ритуал как раз и должен был сделать это место прежним. Священники в молитвенном экстазе щедро делились огнём собственной веры, но ни их благих устремлений, ни силы нетленных останков недоставало, чтобы придать эфирному полю ту теплоту, светлость и упорядоченность, коей то отличалось раньше.

По спине мурашки побежали от ясного осознания того, что святости Зарьиной пустыни больше не существует, а отголоски, которые удалось уловить прежде, испускало содержимое привезённого из Вакенхальде реликвария.

Но как? Как такое могло произойти?! Кому под силу не просто осквернить святое место, но уничтожить его? Чья чудовищная воля сумела превозмочь последствия ритуала воссияния сразу нескольких праведников?

Микаэль потянул меня прочь, я не сдвинулся с места, и тогда бретёр лихорадочно зашептал на самое ухо:

Он сделал паузу и эхом повторил:

Я подался назад, позволяя закрыться двери и сказал:

– Убираемся отсюда!

А больше в ту ночь не вымолвил ни слова. Напился молча.

1

Ренмель – сердце цивилизованного мира; город святой, разделённый и… несуществующий.

Без малого восемь веков назад на его площадях проповедовал Пророк, и брусчатка узеньких улочек до сих пор помнит его шаги, а Сияющие Чертоги по-прежнему переполняет святость, но в те судьбоносные времена на западном берегу Рейга не было ничего кроме причалов и сараев для рыбацких лодок, торговых складов и ремесленных мастерских да казарм, над которыми довлела цитадель, позднее названная Ангельской, а ещё неизбежных спутников всякого крупного гарнизона – борделей, игорных домов, кабаков. Имелись амфитеатр, купальни и зиккурат – малое подобие огромной пирамиды, возвышавшейся в восточной части города. По итогам войн Веры, когда ортодоксы утвердили свою власть на этой стороне, им не досталось никаких святынь, город отстраивался с чистого листа.

А на том берегу не возводилось вообще ничего нового. Правобережная часть Ренмеля стала владением понтифика, и никто без соизволения отвечавшего за градостроительство кардинала не мог снести даже жалкой развалюхи, пусть та и была выстроена много позже воссияния Пророка. Исторический центр там замер, скованный строгостью норм и правил, прижатый к берегу городками, выросшими на его границах, но так и не ставшими окраинами.

Ренмель ортодоксов развивался и рос, давал приют бессчётному множеству жителей, стекавшихся туда со всей империи и сопредельных стран; Ренмель догматиков мало изменился со времён Пророка. Они бы прекрасно дополнили друг друга, да только разделяла их вовсе не река, сколь бы широка она ни была, а вера. Именно поэтому было два Ренмеля, два разных города. Один кичился славной историей и духовной властью, другой нынешним могуществом и процветанием, и оба завидовали друг другу и друг друга ненавидели. А Ренмеля единого, пусть даже и разделённого по живому, никогда не существовало. И никогда, по моему скромному убеждению, что бы там ни вещали церковные иерархи и мирские властители с той или иной стороны Рейга, существовать не будет.

Благодаря удачному расположению на пересечении торных путей, столица империи безмерно разрослась, свободных земель её в окрестностях почти не осталось. В последний день пути Староимперский тракт шёл вдоль небольших городишек и богатых сёл, распаханных полей и дворянских имений, каменоломен, каналов, мельниц и редких лесков, вход в которые простолюдинам был заказан под угрозой усекновения руки.