Кровь в моих жилах - Татьяна Лаас

дорогу домой. Только кому она тут нужна была с такой-то славой. Никто проституток на службу не берет. Никому они не нужны. Я её случайно в подворотне нашел, когда она уже совсем ослабла от голода — душу господу нашему богу вверять собиралась… Притащил к себе в каморку, выходил, потом вдвоем стояли на коленях перед госпожой Боталовой. Она разрешила ей служить горничной, но до первого же замечания. Если скажете, что подозреваете Лариску в краже, то ей жизни больше не будет. Не губите, прошу! Я сам все выплачу.

Светлана напомнила его же слова:

— Но ты же говоришь, что украла не Лариса, так…

Герасим ухмыльнулся весьма нехорошо:

— Вашбродь, а вы пойдете против княжича? Или госпожи Боталовой? Всяко же ясно, что только я и Лариса виновны.

— Герасим, не говори ерунды. Я найду настоящего вора, но для начала мне все же надо переговорить с Ларисой. Позови её.

Он снова упал на колени:

— Вашбродь…

— Встань!

— Не губите, прошу… — Он попытался поймать руками край юбки Светланы.

Та не выдержала и прикрикнула:

— Встань!

Тот неохотно послушался и снова прошептал:

— Не губите…

Она осторожно прикоснулась к руке Герасима:

— Я не выдам Ларису. Она и так натерпелась, но найти вора мне нужно. Очень. Я найду его, даже если это княжич. Прошу, сходи и позови Ларису: мне нужно, чтобы она помогла с вещами и цветами.

Герасим в дверях снова остановился:

— Не губите…

— Иди.

Он осторожно закрыл дверь, только поверил ли. Светлана подошла к рабочему столу у окна и тяжело опустилась на стул — кровать была занята баюшей и розами. Словам Герасима о судьбе Ларисы она верила, как и знала, что украсть она все же могла. На собственном опыте знала такое.

Баюша приоткрыла один глаз:

— Он ни слова лжи не сказал. Он точно не крал. Про Ларису не скажу. Переполох тут ночью знатный был. Госпожа Боталова как призрак была. Все говорила, что сама все решит с тобой. Не крала Боталова, вот факт.

Светлана посмотрела на баюшу:

— Ты чуешь ложь?

Та зевнула:

— А то ж. Невелика наука. Вы потеете, когда лжете. Сердце скачет, как бешеное. Дыхание частым становится. Много всего, что выдает ложь. Она даже пахнет иначе. Герасим не лгал. Про Ларису скажу потом.

— Баюша… — Светлана вспомнила, что ей надо дать имя. Хотя для начала узнать бы, откуда взялось старое. — Как тебе имя Виктория?

— Пойдет, — снова зевнула баюша. Только что-то было в её голосе, что выдавало: имя ей не понравилось.

Светлана предложила новое:

— А Ника?

— Пойдет. — Имя снова не заинтересовало баюшу.

— Клубника?

— Пойдет… — снова отозвалась на все согласная кошка.

Светлана поняла, что той все равно:

— Клубень?

Баюша сверкнула глазами:

— Да хоть Бататой назови. Мне все равно.

— Главное, чтобы не Китти?

Кошка удобнее устроилась среди роз и прикрыла глаза, ничего не поясняя.

— А как ты Китти оказалась, баюша?

Та опять зевнула, показывая длинный розовый язык:

— Можешь так звать — мне нравится. И Китти… Зимой в лесу холодно, голодно, скучно. Никто не ходит, загадки не разгадывает, скукота… Я и привыкла зиму в Суходольске жить у одной старушки. Ей здоровье, мне сливки, мясо и тепло. Очень выгодно. Только она розовый до ужаса любит. И имечко вот дала… Китти. Но тепло зимой того стоит. Еще вопросы?

— Нет, Баюша.

Она довольно мурлыкнула, переворачиваясь через спину:

— Нр-р-р-равится! Хор-р-рошо!

В дверь постучали, и Светлана громко сказала:

— Войдите!

Горничная в строгом сером платье и белоснежном фартуке зашла в комнату осторожно, в руках она мяла зелененькую трешку. Не поверил Светлане Герасим. Не поверил.

Лариса была где-то возраста Светланы — больше двадцати пяти не дашь. Худая, тихая, услужливая, красивая — глаз не отвести. Они с Герасимом были странной парой. Вот не для курносого, недалекого Герасима Ларисина красота. А с другой стороны… Если бы не Герасим, то и красоты давно бы не было.

— Вот, вам… Герасим просил передать. — Лариса протянула чуть влажную от пота ассигнацию.

Светлана поднялась со стула и встала у кровати, чтобы хорошо видеть баюшу.

— Передай Герасиму, что я денег у него не возьму. Он не крал ожерелье, не ему и расплачиваться за него. Не возьмет денег или попытается мне опять сунуть — я прокляну его. Икать будет вплоть до Рождества! Передашь?

Лариса побелела, став цветом под кружевную наколку на волосах, которую носили все горничные:

— Передам…

Светлана, смотря на баюшу, прямо спросила Ларису — незачем ходить вокруг да около:

— Ответь честно: ты не брала мое ожерелье?

Лариса сжалась в комок и, глядя куда-то в пол, еле выдавила:

— Ваше благородие, зачем мне? Не брала его. Знала о нем — я же вас на балы в управе заплетала да на вечера званые. Видела не раз в шкатулке, но чтобы брать… Не мое же… Я не крала, душой клянусь. — Выглядела Лариса при этом виноватее не бывает.

Светлана посмотрела на баюшу — та важно кивнула головой: не лгала Лариса.

— Хорошо, я тебе верю.

Лариса от удивления вскинулась, вглядываясь в Светлану и явно не понимая, что затеяла чиновница:

— Ваше благородие… Прошу, поверьте: Герасим вообще не знал об ожерелье. Не мог он. Он вчера помогал наводить порядок, но я смотрела за ним, чтобы не было искуса что-то припрятать. Ни единой шпилечки не взял!

Светлана старательно мягко, не желая пугать и так чуть ли не трясущуюся от страха Ларису, сказала:

— Я знаю, что это не Герасим. И не ты.

— Ваше благородие, тогда… Зачем звали? Не мы это, и не госпожа Боталова — я видела, что она делала и что клала обратно в шкатулку…

Светлана резко указала рукой на розы, заполонившие кровать:

— Видишь цветы?

— Д… Да!

— Для начала возьми себе половину — поставишь у себя в комнате. Можешь с кухаркой Акулиной поделиться.

— Но это же… — Лариса вновь растеряла все слова. Светлана откровенно сказала:

— Это значит лишь одно: у некоторых княжичей мозгов не хватает.

Лариса, собирая цветы, еле слышно пробормотала:

— Он любит вас… — Она глянула на Светлану, не заметила на её лице гнева и уже увереннее сказала: — Он так любит вас — он так смотрит на вас, когда