Муля, не нервируй... Книга 2 - А. Фонд

Мне должно быть плевать на отчима. Но получается ровно наоборот. Вот такая вот засада.

И вот почему я к нему так предвзято настроен? Потому что он торгаш? Да нет, вроде. Я из двадцать первого века, и в наше время умение продавать – один из самых ценных навыков в быстро меняющемся постиндустриальном мире. Как раз к таким людям у нас всегда относились с уважением и ноткой зависти.

Да и сам я, по сути, коуч, то есть наставник, который продаёт определённые навыки людям. По-другому, платный учитель, репетитор, если хотите. Но там есть свои нюансы, конечно же.

К сожалению, в моём мире эта профессия приобрела много негативных черт, в основном, из-за недобросовестных коучей. Хотя также можно сказать и о любой другой профессии. И вот интересно, почему недобросовестные врачи или космонавты не проецируют негативное отношение на своих коллег, а вот недобросовестные коучи – да. Возможно, потому, что людям кажется, что они гребут деньги лопатой прямо из воздуха?

От размышлений меня отвлёк Печкин, который вышел на кухню с трёхлитровой стеклянной банкой.

Он подошел к крану и принялся набирать воду.

– Опять ты куришь, Муля, – покачал головой он.

– Последняя, – буркнул я, – надо перестать злиться.

– Это из-за гостя твоего? – проницательно спросил Печкин, – кто он тебе? Сослуживец?

– Отец, – признался я

– Так, погоди-ка, Муля, – почесал косматую голову Печкин и даже о банке с водой позабыл. – Запутался я уже. У тебя же отец другой был. Который недавно с девицей приходил, и жениться на ней хочет в один день с нами...?

– Ну да, – кивнул я.

– И как же это? И то отец, и это отец?

– Тот отчим, он меня воспитал и вырастил. А этот – родной.

– Эвона как, – крякнул Печкин, спохватился и выключил воду, а то уже давно перелилось из банки. – А чего вы ругались с ним, раз родной? Нельзя с отцом ругаться, особенно если родной.

– Да не ругались мы, – затянулся сигаретой я, – просто он громко разговаривает, и я с ним тоже.

– Бывает, – согласился Печкин.

– Да он хочет, чтобы я на свадьбу не ходил, – признался я, – и хочет, чтобы я с отчимом больше не общался. Ну а как я могу не общаться с ним, если он меня вырастил и вообще – человек хороший?

– А этот чего он так?

– Да мать его науськала, – и я кратко рассказал историю Наденькиных похождений. – И теперь, когда отчим решил на аспирантке своей жениться, мать начала интриги все эти проворачивать. Поставила вопрос ребром, чтобы я на свадьбу к ним не ходил в субботу. И отца уговаривать прислала.

– Ну, так-то оно правильно, – степенно кивнул Печкин, – ты же к нам на свадьбу приглашен. Но, с другой стороны, раз он воспитал тебя и был за отца, то негоже вот так взять и не пойти. Не по-человечески это будет.

– И вот что мне делать? – я затянулся так, что от сигареты осталось совсем чуть-чуть, почти окурок.

– Думаю, ты должен делать, что следует, – сказал Печкин, – бабы, они завсегда воду мутят, втемяшит что-то себе в голову и давай колотить. А мы на то и мужики, чтобы отличать бабские капризы от деловых предложений.

– Так что бы вы сделали на моём месте?

– На свадьбу я бы пошел, – кивнул Печкин и добавил, – но на нашу ты приходи тоже.

– А с отцом что делать? Он же обиделся. И мать.

– А ты на свадьбу сходи, а потом пути примирения искать будешь, – хитро улыбнулся Печкин, – а ещё я тебе так, Муля, скажу…

Но договорить ему не дали, в кухню вбежал ошалелый Жасминов и сказал:

– Беда, братцы! Кажется, я Гришку убил!

Глава 10

– Твою ж мать! – воскликнул Печкин.

А я торопливо затушил окурок и бросился в комнату Пантелеймоновых.

На полу, прямо возле стола, раскинув руки, словно маленький, заросший щетиной лебедь, неподвижно лежал Гришка и не подавал признаков жизни. Я нагнулся и потрогал жилку на шее – она не билась.

– Вроде не дышит, – неуверенно произнёс я в звенящей от напряжения тишине, – но, наверное, нужно ещё зеркальцем дыхание попробовать. А что именно произошло?

– Я не хотел! – истерически вскричал Жасминов, брызгая слюной, но по его виду сразу было видно, что он хотел, ещё как хотел. Может быть, и не насмерть хотел, но пришибить Гришку уж точно.

Я опять нагнулся над трупом.

– Не трожь! – сварливо крикнул Печкин из коридора. – Сейчас Варвара Карповна придёт, и сама всё посмотрит!

Я не знаю, что такого может рассмотреть Ложкина в трупе, если он труп, но раз Печкин сказал, значит, подождём. В таких случаях всегда, чем больше народа задействовано, тем лучше (хотя всё равно не пойму, откуда у старушки такая тяга к рассматриванию трупов?).

– Ты его чем стукнул-то? – спросил я Жасминова: нужно было разобраться в ситуации, хотя бы в общих чертах (не знаю зачем оно мне надо, но во всех детективах положено было поступать именно так).

– Он ругался со мной, обзывал! – горестно простонал преступный Жасминов, схватившись за голову. – Начал меня обзывать. Я вспылил и толкнул его. Он не удержался, упал и ударился головой об угол стола. И умер… Поверьте, я не хотел! Ну, зачем мне убивать его?!

И хотя я легко мог привести как минимум двадцать пять причин, зачем Жасминову убивать Гришку, но всё-таки я не сомневался, что он особо и не хотел. Идти в тюрьму на длительный срок, я точно не помню, пятнадцать или двадцать пять лет, особенно когда ты успешный артист – более, чем глупо, даже для Жасминова.

Наконец, подошла Ложкина.

– Злыдни и обормоты, – проворчала она,