Чёрный атаман. История малоросского Робин Гуда и его леди Марианн - Ричард Брук

Лопе де Вега, «Собака на сене»

– Сашенька, вот так встреча! Добрый вечер! – Галина, продолжая по-хозяйски держать Нестора под руку, словно законная супруга, поздоровалась весело, приветливо – как с лучшей подругой:

– А что же вы не заходите ко мне на чай? Сказать по правде – мы с Феней заждались… так уж интересно с вами беседовать! Ну а вы, душенька, и очей не кажете, точно бука.

Сашу не обмануть было любезным тоном, она чуяла издевку, как гнилостный запах, вплетенный в тонкий аромат ядовитого цветка… но ответила спокойно и вежливо, как подобало при встрече с почтенной особой:

– Здравствуйте, Галочка. Я бы и рада, но… часу нема. Много работы в лазарете.

– Так много, что Гриша помогать взялся? – вмешался Махно и бросил на адъютанта угрюмый взгляд, а с Сашу даже не приветствовал толком – сухо кивнул, да и все…

Стоя перед атаманом, точно взятый в пулеметный прицел, Григорий покраснел как буряк, замямлил что-то, но Саша не растерялась, глаз не отвела, а сама взяла пригожего хлопца под руку и бесстрашно улыбнулась в лицо батьке:

– Когда рук много – то и работа спорится, Нестор Иванович… в одиночку я бы сегодня не справилась, так что спасибо товарищу Григорию за подмогу.

– Не надо было из культпросвета сбегать, – буркнул Нестор. – Сидела бы за машинкой – небось и без помощников бы справлялась. Нет, вишь, решила в лазарете бинты скатывать да судна тягать…

– Ну что ж поделать, пан атаман, такая моя доля… Персональный секретарь с адъютантами мне ведь не положены…

– Це що ты такое зараз сказала?

– Вам повторить, Нестор Иванович?

Григорий ушам не поверил, когда Панночка начала дерзить и без того рассерженному батьке – на такое немногие решались, а увидев, что глаза у Махно наливаются кровью, струсил всерьез: ох, не попасть бы под горячую руку! Галина, видать, о том же подумала, усмехнулась примирительно, от Нестора отступила, поклонилась слегка, с изяществом:

– Нестор Иванович, раз мы так удачно Сашу встретили, на полдороге, дозвольте, я уж дале не пойду, тут попрощаюсь… Як по правде – втомилася дюже… Завтра в штабе я вам потребна?

Махно посмотрел на нее, углы губ дрогнули в улыбке: нравилось, как учительница говорит с ним, да и сама она нравилась – это по всему было видно.

– Нет, Галина Андревна, завтра зранку я с моими командирами в разъезд… Видпочивайте покуда, до побачення…

Повернулся к адъютанту, и -спокойно, по-деловому:

– Гриня, ты давай-ка, столбом не стой, проводи Галину Андревну, и дуй в штаб, все наши хлопцы вже там.

– А… ты, атаман? Що передати-то, якщо запытают про тебя?

– Передай-скоро подойду.

Галина улучила момент, протянула Саше руку – попрощаться – а другой рукой взяла да и сунула в карман записочку:

– На чай приглашение. Приходите, Сашенька, непременно… нам ведь есть о чем поговорить, правда?

– Правда.

– Так придете?

– Приду.

***

Галина с Григорием исчезли мгновенно – как испарились, словно их и не было вовсе.

Саше показалось, что и весь остальной мир не то исчез, не то замер, как в диораме: ни звуков, ни запахов, вместо людей – рисованные силуэты, неясные тени. Красноватый сумрак наступающей осенней ночи сгущается и вот-вот поглотит Гуляй Поле, снова превратит мирный, суетливый городок в заклятое Кощеево царство…

Она искоса взглянула на Нестора. Он руки ей не предложил – спрятал руки за спину, повернулся, молча пошел рядом, далекий, неродной. Повелитель и похититель.

Кощей, как есть Кощей: брови нахмурены, губы упрямо сжаты, лицо холодное, а в груди злоба кипит. На что бы ему злиться?.. Да на весь белый свет, просто так…

Навья душа16, не знающая покоя, отторгнутая от благодати…

Острая отчужденность захлестнула, как ледяной дождь, на душе стало неуютно, пусто, и вместо нежных слов любви в виски настойчиво застучали строки из Лениного письма, тайком и с большими приключениями полученного на станции:

«Ничего не бойся. Я спасу тебя, сестренка, из лап чудовища. У меня есть план».

«Нет, нет, нет…» – Саша вдруг испугалась, что Нестор прочтет ее мысли, узнает про письмо, и про Леночкины хлопоты, и про план побега – и лучше не думать о последствиях… не представлять, как посмотрят на нее свирепые синие глаза атамана… Пугающие до дрожи – и любимые до слез.

Надо было что-то сказать, разбить неловкое, тяжелое молчание, повисшее между ними, как железная цепь, но душная немота сковала язык.

Темнело быстро, но час был еще не поздний, село жило, медленно и густо кипело своей особенной тайной жизнью, что начинается после захода солнца, когда с дневными заботами кончено… в окнах мерцал свет от зажженных ламп, во дворах взлаивали собаки, мычали коровы в ожидании дойки, где-то пиликали неизменные гармошки, доносился смех, говор; скрипел колодезный ворот. Пахло землей, сеном, сырыми камнями, печным дымом, свежим хлебом, махоркой, подсолнухами… просто осенью и Бог знает чем еще.

Вдыхать было больно.

Навстречу батьке Махно и его Панночке то и дело кто-нибудь попадался, то выскакивал из-за поворота, то проезжал сбоку верхом или на бричке; многие прохожие здоровались, иные кланялись – атаман сдержанно кивал в ответ, но не останавливался, с шага не сбивался, сам ни с кем не заговаривал.

Саша поняла вдруг, что он впервые показывается с ней на людях, не таясь, трезво, чинно (про бесстыдный проезд в ландо она запретила себе вспоминать), что они идут рядом, как пара… как муж с женой… как поссорившиеся муж с женой… и тут же не выдержала, робко взяла его под руку, чуть прижалась к боку:

– Нестор…

На миг она перестала слышать его дыхание, почуяла, как он напрягся всем телом, точно зверь перед броском:

– Що Нестор?

– Ты сердишься на меня? Это я… – она хотела сказать, что сама должна на него сердиться – за Галину, за некстати присланного Григория, но не успела: Махно вдруг схватил ее запястье, сжал так, что Саша вскрикнула – он тотчас сжимать перестал, но не отпустил, остановил на ходу, развернул к себе…

– Що я тебе наказал, Сашка, когда ты до меня попала? – яростный взгляд атамана вонзился клинком. – Кобелей у юбки не збирать! Тут революционная армия, а не кабак буржуазный!

– Что?.. – ей послышалось, или он правда назвал ее кабацкой девкой?.. – Да… да ты как смеешь со мной так разговаривать, ты… ты… – у Саши не нашлось для него приличного слова, а выражаться неприличными она еще не научилась:

– Ты… волокита, бес… ты же сам ни одной юбки не пропускаешь!.. Турок!..

– Сашка! – голос вполовину менее гневный, вместо свирепости в синих глазах – изумление.

– Я тебе не Сашка! Галочка, Фрося… сколько их еще у тебя?.. – щеки жаром вспыхнули от стыда и ярости: подумать только, снова они стоят посреди улицы, схватившись за руки, но уже не целуются, а спорят, бранятся, и всякий встречный-поперечный может это увидеть… – У тебя тут что – женский батальон?!

– Сашенька…

– Хватит! Не хочу говорить с тобой… ни видеть, ни слышать тебя не хочу!.. – отвернулась, ускорила шаг, если бы могла перекинуться в кошку или в птицу – только и видал бы Нестор Махно Александру Владимирскую…

Он догнал ее легко, неслышно, обнял, притянул к себе:

– Що расшипелась, кошка дика?.. Обидел? Ну прости, прости…

Теперь Нестор снова стал ласков, не говорил – мурлыкал, гладил по спине мягко, успокаивающе, обнимал все крепче, и Сашина злость прошла, словно ее ветром сдуло, сердце отпустило, ревнивая боль улеглась. Она склонилась к нему, носом уткнулась куда-то под ухо, в шею, он фыркнул от удовольствия, от щекотки поежился, и сам зашептал ей, касаясь губами:

– Сашенька, любушка… мне в штаб потребно… хлопцы ждут, работы на всю ночь… а завтра в бой идем… с германцами… я едва утек, как хлопчик на гулянку – хочу з тобою трохи побыть… Пойдем зараз?..

Она слабо кивнула, прильнула всем телом, напуганная его словами про бой, и дальше они пошли рядом обычной влюбленной парой, что не видит никого, кроме друг друга, да и сама невидима для целого мира.

***

Наутро Саша долго не могла разлепить веки