Неудержимая. Моя жизнь - Мария Шарапова

Неизбежным результатом всего этого была серия обидных поражений, моя первая проигрышная полоса. Я проигрывала, и проигрывала везде. Я проигрывала перед несколькими зрителями и перед большой аудиторией. Я проигрывала днем, и я проигрывала по вечерам. Я проигрывала на грунтовых кортах и на харде[30]. Я прекрасно себя чувствовала во время тренировок, но когда выходила на матч, то все разваливалось. Я помню, что проиграла так много соревнований подряд – одно за другим, одно за другим. Помню, как вся в слезах я проходила по холлам стадионов, по гостиничным коридорам. Как на меня смотрели другие девочки – в их взглядах было больше жалости, чем уважения; свою радость они прятали под маской сострадания, и смотрели сверху вниз на человека, которого когда-то боялись. И я все время думала: что же происходит? Мои родители тоже это заметили. До этого момента моя карьера была такой успешной, я постоянно поднималась в рейтингах каждой из возрастных групп и практически всегда выходила в финалы. И вот тебе на! Какая это была борьба. Они пытались помочь мне, но у человеческих сил тоже существует свой предел. В конце концов я должна была разобраться со всем этим сама. Многие многообещающие карьеры на этом заканчивались. И вы, возможно, не знаете имен этих людей и никогда не слышали их грустные истории. Но вас очень волнует, как бы ваше имя не было добавлено к этому списку. Это был настоящий кошмар, все было жутко запутано, но сейчас, оглядываясь назад, я понимаю, что все это, в конечном счете, пошло мне на пользу. Любой может быть хладнокровным и невозмутимым, когда он побеждает, когда все идет по плану. Но что вы делаете во время проигрышей? Это большой вопрос. И ответ на него – это то, что отличает настоящих профессионалов от героев всяких поучительных историй.

И действительно, проигрыши могут рассказать вам гораздо больше, чем победы. И о вашей игре, и о вас самих. Можете ли вы встать, когда вас сбивают с ног? Можете ли вы продолжать, когда ваша работа вдруг начинает казаться вам бессмысленной, когда вы играете ради самой игры, когда вы дергаетесь из-за того, что подводите всех и вся? Можете ли вы подниматься чаще, чем падать? Или вы сдаетесь? Это именно та упертость, о которой говорил Юдкин много лет назад. Никто не знает, как он среагирует на беду, пока беда не постучится к нему в двери.

Я никогда полностью не теряла веры в себя. Наверное, я была слишком юна, чтобы полностью понять концепцию «веры в себя», чтобы знать, что это такое – у меня она просто была и этого было достаточно. Ни на один матч я не выходила, не будучи уверенной в победе. И даже когда проигрывала, а проигрывала я очень часто, я все равно верила, что двигаюсь вперед по намеченному пути, в соответствии с планом. Продолжай бить, говорила я сама себе. Низкие удары по дальней линии, быстрая работа ног перед каждым ударом и так игру за игрой. И рано или поздно что-то изменится.

Не знаю, как долго все это продолжалось – наверное, это можно где-то посмотреть и даже сосчитать проигрыши, но кому это надо даже ради точности повествования. Достаточно сказать, что мне казалось, что это продолжается вечность. И казалось, что ничего никогда не изменится. А потом, в один прекрасный день, это произошло. Мой мозг стал, наконец, понимать мое тело. Это не произошло во время победного матча и не случилось в одно мгновение. Это произошло как раз во время поражения. Для зрителя это все выглядело как очередная неудача, но что-то очень важное изменилось. Совсем немного, заметить это мог только профессионал.

Роберт Лансдорп может назвать этот матч, или, по крайней мере, думает, что может. Все это время мы работали вместе. Если его и беспокоила моя полоса неудач – а позже он говорил, что она его беспокоила, – он мне тогда об этом не говорил. Но и тактики своей он не менял – не позволял мне закручивать мячи, что в тот период, возможно, сильно облегчило бы мне жизнь. Он вел себя как человек, у которого закипел двигатель машины на полпути через американский континент: мы ближе к Тихому океану, чем к Атлантическому, так давайте двигаться в его сторону, пока не доберемся до него.

– Тебе было четырнадцать лет, и ты боролась изо всех сил, – рассказывал он позже. – Твой отец сильно нервничал, и IMG сильно нервничала, и все размышляли над тем, что происходит. И вот, в этот критический момент, ты квалифицировалась на большой турнир, и я решил слетать на него и убедиться собственными глазами. Неужели все так плохо, как они рассказывают? Турнир был в Сарасоте, это был твой первый профессиональный турнир с денежным призом. Я полетел за свои собственные деньги, а, зная меня, ты понимаешь, что это значит.

Я помню тот турнир, о котором говорил Роберт. Наверное, это был мое первое профессиональное соревнование. Мне реально представился шанс выиграть немного денег! Кажется, что это большое изменение в жизни, но когда это происходит, ты этого практически не замечаешь. Те же самые корты, те же самые игроки, все то же самое. Пред матчем мы сели с Робертом поговорить, но он вообще не хотел говорить о теннисе. Вместо этого он говорил о музыке, об «айподах», о пляжах.

– Что ты хочешь получить на день рождения? – спросил он.

А еще он говорил, как важно время от времени расслабляться. И подарил мне гитару. Она до сих пор у меня – красивая акустическая гитара, на которой я так и не научилась играть. К гитаре прилагался сертификат на бесплатные уроки.

– Вместо того чтобы изводить себя перед игрой, ты сможешь брать гитару и играть, – сказал тогда Роберт.

– Ты играла с девочкой старше тебя, гораздо старше. Она была сильнее, закаленнее, и все такое, – продолжил свой рассказ Роберт. – Играли на грунте. Я очень внимательно следил за каждым розыгрышем. Нынче кто-то, кто посмотрит те твои матчи, может сказать, что ты играла глупо, потому что по каждому мячу старалась ударить как можно сильнее и делала удары низкими и плоскими, так, как я тебя учил. При закрученных мячах предел допустимой ошибки ниже. Я называю это Академическими Ударами. Потому что в конечном счете все сводится к средним показателям. Если ты придешь в теннисную академию, и не важно в какую, и будешь там бить сильно и над сеткой, и сделаешь при этом ошибку, тебе популярно объяснят, что удары должны быть закрученными и высокими, особенно на грунтовом покрытии. Но у тебя этого не было, ты продолжала наносить все те же блестящие, трудные в исполнении, но приносящие очки удары. Для этого надо было обладать характером и тем упрямством, которое так необходимо в игре. Для этого надо обладать «идеальной» глупостью.

После матча я была раздавлена – я проиграла в трех сетах, – но, когда Роберт пришел ко мне в раздевалку, он улыбался.

– Мария, если ты будешь продолжать играть так, как играла сегодня, то тебе не о чем волноваться, – сказал он.

– О чем вы говорите? – возразила я. – Я же проиграла.

– Ты проиграла только потому, что ошибок сделала чуть больше, чем это было необходимо, и не успела дотянутся до нескольких мячей, – объяснил Роберт.

– Ты совершенно не боялась, когда играла свой первый профессиональный матч, вечером, на плохом грунтовом корте, в не самый лучший для тебя период, – заметил Лансдорп не так давно. – Ты не задыхалась и не нервничала. Тогдашний проигрыш рассказал мне больше, чем рассказала бы победа. Потому что ты не отступила и не сдалась. Ты не сказала себе: «Давай-ка переходи на высокие закрученные мячи». Ты просто продолжала и продолжала играть в свою игру. Вот тогда я понял, что Юрий прав. Ты действительно должна была стать номером один в мире.