Когда мы верили в русалок - Барбара О'Нил

– Люблю паромы, – говорю я.

– Почему? – Хавьер дужкой цепляет очки за планку рубашки, с восхищением рассматривая слоистые края пирожка. Луч света, падая на него, отбрасывает удлиненную тень ресниц ему на щеки. Он с наслаждением кусает пирожок.

– Не знаю, – признаюсь я и, пытаясь найти объяснение, перечисляю образы, которые приходят на ум. – Лестницы. Аккуратные ряды стульев. Открытое пространство над головой в солнечные дни. – Я отпиваю кофе. – Вокруг вода. Мне это всегда нравилось. В семье мы всегда говорим, что не можем спать, если не слышим океана.

– Его шум умиротворяет, – соглашается Хавьер. – А я люблю паромы за то, что сядешь на них, и судно везет туда, куда тебе надо. Не нужно ни карту смотреть, ни за рулем мучиться. Книжку можно почитать.

– Я думала, все мужчины любят водить автомобили.

Он выразительно пожимает плечами, как бы говоря: «Не так уж, но что поделать?»

– В современной жизни это – необходимость, но удовольствие редко доставляет.

Я склоняю голову, пытаясь прикинуть, какой у него автомобиль.

– Ха. А я могла бы живо представить, как ты мчишься по извилистой дороге в кабриолете.

Уголок его рта поднимается в едва заметной улыбке.

– Романтично.

– Сексуально. – Я выдерживаю его взгляд. – Как в одном из фильмов шестидесятых, где герой разъезжает по побережью Монако.

– Боюсь, я тебя разочарую, – смеется Хавьер.

Я откидываюсь на спинку скамейки.

– Какая у тебя машина?

– «Вольво». – Прозрачный кристаллик сахара падает на его большой палец. – А у тебя? Или предлагаешь, чтобы я угадал?

– Ни за что не угадаешь.

– М-м. – Прищурившись, он подбирает кристаллики сахара с руки и кладет их в рот.

– Я не знаток американских автомобилей. Что-нибудь типа «мини»?

– Нет, – смеюсь я. – Это, конечно, милые машинки, но у меня джип.

– Джип? Внедорожник, что ли?

– Не совсем. Просто я вожу с собой на пляж серф, а для него нужно место, так что… – Я смотрю на горизонт. – В общем, это практично.

– Хм. Серфинг. – Хавьер немного озадачен.

– Что?

– Думаю, как бы это сказать.

Я улыбаюсь, понимая его затруднение.

– Ну-ну.

– Я думал, серфингом увлекаются только подростки? – произносит он вместо того, чтобы сказать: «А ты не слишком стара для этого?»

– Молодец, справился. – Я комкаю салфетку и бросаю ее в бумажный пакет, который нам дали, затем протягиваю его Хавьеру, предлагая ему тоже избавиться от мусора. – На доску я впервые встала, когда мне было семь лет. – Я вспоминаю Дилана, как он стоял у меня за спиной на длинной доске, держа руки наготове, чтобы подхватить меня, если потребуется. Ловить меня ему ни разу не пришлось. – Серфинг у меня в крови.

– Это опасно?

– Да нет. Ну, опасно, конечно, если не умеешь, а я умею. А ты пробовал когда-нибудь?

– Да как-то не представилось случая. – Хавьер прислоняется к спинке скамейки, вытягивает на ней руку во всю длину. Лопаткой я ощущаю тепло его пальцев. – Что тебя в этом привлекает?

Я кладу ногу на ногу, обхватываю колено обеими руками, переплетая пальцы, смотрю на бухту. Смотрю и вспоминаю: мои ладони скользят по воде, на губах вкус соли, доска дрожит под моими ногами. «Давай, вот так, молодец», – подбадривает меня Дилан.

– Поймать волну, прокатиться на ней… это такое упоение. Вообще ни о чем не думаешь. Просто скользишь и все.

Хавьер молчит, неотрывно глядя мне в лицо. Пальцами касается моей спины, ведет ими по позвоночнику, посылая предупредительные импульсы сквозь мое тело, – стопроцентная химия. Огонь возбуждения трепещет и разгорается под его пристальным взглядом.

– Что? – не выдерживаю я наконец.

– Ничего, – улыбается он. – Мне нравится смотреть на тебя.

Я приглаживаю волосы. Мне льстит его внимание, но я вдруг становлюсь косноязычной, что на меня совсем не похоже. Обычно именно я задаю тон, поскольку мужчины нередко робеют в моем присутствии: так уж действуют на них моя профессия, мой рост. Опустив руку на колени, я тоже смотрю на Хавьера. На его лоб и массивный нос, на расстегнутый ворот рубашки, Глядя на Хавьера при солнечном свете, я прихожу к выводу, что ошиблась в оценке его возраста. Поначалу я решила, что ему едва за сорок, но теперь думаю, что он старше. Ему лет сорок пять. Или даже чуть больше.

Впрочем, это неважно. Легкое прикосновение пальцев Хавьера к моей спине, его открытый пристальный взгляд вызывают у меня ощущение расширения пространства, словно мое энергетическое поле раздвигается, пытаясь найти край его. Меня это согревает, и мне вспоминается одна научная статья, в которой говорится, что можно влюбиться в человека, если с полминуты неотрывно смотреть ему в глаза.

Я не влюбляюсь, но, думаю, это мгновение запомню надолго. Его ладонь перемещается, ложится на мою шею. Большим пальцем он легонько теребит мочку моего уха.

Кто знает, долго мы так просидели, в плену своих чувств и ощущений? Голос, объявляющий о том, что прибыл наш паром, не нарушает очарования мгновения. Оно не отпускает нас, подобно налипшей на пальцы паутине. Хавьер берет меня за руку, и мы заходим на паром. И я рада этому физическому контакту. Оно как надежный якорь, привязывает меня к нему, а его – ко мне.

– Наверх? – предлагает Хавьер.

На мгновение я представляю, какой хаос сотворят с моими волосами ветер и влажность, но все равно киваю, и мы занимаем места под открытым небом, на ярком солнце Новой Зеландии. Совершенно естественно, будто мы с ним вместе сто лет, Хавьер берет мою ладонь и переплетает свои пальцы с моими. И я не отнимаю руку, хотя она немного потная, да и вообще держаться за руки – это не мое.

Мы с Роуз на пару отремонтировали и выгодно перепродали шесть домов. Роуз – сбитая грудастая брюнетка, яркий представитель поколения Миллениума. Носит очень короткие стрижки, ходит неизменно в футболках с ироническими надписями, джинсах и винтажных ботинках «Док Мартенс». Ее бойфренд свои курчавые волосы собирает в пучок и носит густую бороду, которая скрывает, как я подозреваю, не самое интересное лицо. Но он хорошо относится к Роуз, и это главное.

Мы встречаемся у Сапфирового Дома. Она визжит и ахает, прямо как я, а деревянные части особняка и вовсе приводят ее в экстаз, она восторгается еще больше, чем я. Отец ее держит склад пиломатериалов, и ей известны все виды древесины, имеющиеся в Новой Зеландии и не только. С благоговением она обводит инкрустированные узоры на стенах в прихожей, и перечисляет породы дерева, использованные при изготовлении лестниц, перил, рам, дверей.

– Отец тут рехнулся бы от счастья. – У Роуз сильный новозеландский акцент, свою речь она пересыпает сленгом из языка маори, и, когда говорит быстро, мне с трудом удается расшифровывать ее слова.