Закон землеройки - Александр Косарев

– Домов с тринадцатыми номерами тоже нет, кстати, – подключился к разговору Федор Богданович. – Вроде бы издревле так повелось.

– А вот квартиры с номером 13 есть, – сказал я, – сам видел.

– Ну так квартиры – советское изобретение! А раньше в городе квартир не было, сплошь частные дома стояли.

– Да некоторые особнячки и до сих пор неплохо выглядят, – ввернул я.

– Еще бы им хорошо не выглядеть! Сюда ведь когда-то самих итальянцев в застройщики приглашали, не абы кого. А кирпич какой! Думаю, и в столице такого не сыщешь. С тех пор как глину из Воропаевского оврага добывать начали лет сто уж, почитай, прошло, а кирпичики, в те времена изготовленные, и по сей день как новенькие смотрятся – ни трещинки, ни скола малого не имеют. Вот как умели тогда работать!

– Вижу, Федор Богданович, вы о родной старине много чего знаете, – подзадорил я его. – Может, припомните для меня парочку любопытных эпизодов? Я бы их в очередное свое произведение вставил, а вам потом книжицу на память прислал бы с благодарственной надписью.

– Да легенд-то я действительно много знаю, только ты мне хоть тему подскажи…

– Ну, к примеру, о старинных кладах поведайте. Или о таинственных событиях каких-нибудь… О том же вашем монастыре не меньше десятка преданий наверняка сложено…

– Это верно, – кивнул Федор Богданович. – Чем стариннее тот или иной объект, тем больше к нему разной мистики прилипает. Ну что ж, сударь, коли тебе история нашего монастыря интересна, изволь – расскажу парочку связанных с ним легенд. Если верить нашим доморощенным городским историкам, заложен он был в далеком 1428 году преподобным Благодаром. Но я считаю, что на его месте еще за несколько десятков лет до этого деревянный храм стоял. К такому же выводу, кстати, пришли и археологи, работавшие на территории монастыря с 1974-го по 1978-й год.

– А кем проводились раскопки, не припомните? – открыл я блокнот.

– Студентами. Правда, под чутким руководством профессора Мизулиной Елены Константиновны. Однако самое интересное заключается в том, – продолжил бывший учитель, – что главным храмом монастыря изначально считалась не церковь Николая-чудотворца, а здание, расположенное сейчас рядом с так называемым «святым колодцем». По слухам, оно имеет и весьма развитую подземную часть.

– Так это же трапезная! – удивленно воскликнул я.

– Именно, – последовал утвердительный кивок. – Ей-то и отводилась когда-то роль главного храма монастырского комплекса. А стоящая по соседству красивая церквушка служила всего лишь своеобразной декорацией, причем так и не доведенной до логического завершения.

– Разве? – засомневался я. – А мне показалось, что после реставрации она буквально сверкает…

– Декорация! – отмахнулся учитель. – Вот когда в следующий раз туда наведаешься, присмотрись к ней внимательней. Парадный вход действительно сияет, но если зайдешь со стороны колокольни, сразу увидишь, что вместо положенных четырех угловых глав на куполе их всего три. А четвертая глава и, естественно, пятый крест отсутствовали, кстати, изначально.

– Почему же во время последней реставрации их не добавили? Монастырь-то ведь православный!

– Видимо, решили так и оставить на правах декорации, – пожал плечами собеседник. – А трапезная стоит сейчас как раз на месте самого первого, еще деревянного монастырского храма. Археология – наука достаточно точная, так вот согласно ее данным, именно в трапезной во все времена совершалась служба, а радующая взор православная церквушка служила лишь красивым реквизитом для отвода глаз церковного начальства.

– Все это весьма занимательно, Федор Богданович, – с чувством произнес я, – однако вы ведь еще и о кладах обещали рассказать…

– О кладах, так о кладах, – легко сменил он тему. – Расскажу, пожалуй, легенду о кладе преподобного Игнатия, но начать придется с исторического факта, когда поздней осенью 1608 года большой польский отряд, возглавляемый гетманом Скоропадским, подошел с двумя десятками пушек к нашему городу и быстро захватил его окраины. Конечно же, народ побежал прятаться за монастырскими стенами. Поляки назначили штурм монастыря на следующий день, но осуществить его не смогли, ибо с самого утра начался сильнейший ливень, не позволявший им поддерживать огонь в ружейных фитилях. Непогода бушевала два дня и закончилась сокрушительными паводками, после чего атака и вовсе стала невозможной. Рвы перед монастырскими стенами доверху наполнились жидкой грязью, так что пробиться к главным воротам можно было только по узкому мосту. Но и здесь попытки поляков прорваться в цитадель оказались тщетными: защитники монастыря вели по мосту прицельный огонь картечью из двух пушек и раз за разом отбрасывали неприятеля на исходные позиции. Тогда хитрые поляки разобрали на бревна избы одной из ближайших деревень и соорудили из них что-то вроде плавучей батареи, на которой и сплавились по реке вниз. Другими словами, совершили неожиданное нападение с тыла, благодаря чему и смогли ворваться в монастырь. И именно с тех давних дней живет предание, что нескольким монахам все же удалось тогда спасти самые важные монастырские ценности и что руководил этим процессом некий отец Игнатий. Личность, я бы сказал, даже более загадочная и туманная, нежели исчезнувшие сокровища.

– Но как же им удалось вынести ценности, если монастырь был окружен неприятелем со всех сторон?!

– Кто ж теперь знает? – снова пожал плечами Федор Богданович. – К тому же несмотря на отчаянные старания нескольких последующих поколений отыскать их никому до сих пор так и не удалось…

На том мы нашу беседу и завершили, ибо хозяева уже откровенно зевали. Отправился наверх и я – вносить последние сведения в дневник.

Утро началось с нудного писка будильника. Стремительно одевшись, я съел кусок хлеба, запил его на бегу стаканом молока и, прихватив рюкзак с магнитометром, выскользнул на улицу. События последних дней требовали соблюдения определенных мер предосторожности, поэтому, выйдя за ворота, я осмотрелся и прислушался. Вокруг вроде бы царила первородная тишина, но я зашагал в плотном утреннем тумане прямо по покрытым крупной росой кустам заматеревшей крапивы, держась на всякий случай ближе к заборам. Когда миновал последний дом, вздохнул с облегчением: теперь встречи с ревнивыми ухажерами из Лисовок можно было не опасаться.

Дорога выдалась утомительно однообразной, поэтому, вспомнив вчерашние рассказы Федора Богдановича, я предался размышлениям: «Поскольку со времени польского нашествия прошло уже 400 лет, любой предмет из спрятанных монахами ценностей представляет теперь собой воистину бесценный антиквариат. И если церковники утопили их – допустим, в сундуке, – в монастырскому пруду, то пока лишь я один имею примерное представление о местонахождении этого захоронения. Недаром ведь на магнитограмме явно прослеживаются минимум две аномалии! Если, к примеру, бóльшая из них соответствует залежам немецких боеприпасов, то меньшая вполне может указывать на наличие на дне заветного сундука. Тогда надо что-то придумать, чтобы отец Аристарх, ничего не заподозрив, поручил очистку пруда именно мне».