Минное поле политики - Евгений Максимович Примаков

президенту СССР о конфиденциальном письме, поступившем от заместителя председателя правительства Чехословакии, который справедливо утверждал, что принятая нами система, предусматривающая обмен между предприятиями стран СЭВ лишь через валютные отношения, практически прекращает существовавшие кооперационные связи. Предложил срочно разрешить товарообменные операции для предприятий перерабатывающих отраслей. Я знал, что за первые два месяца 1991 года взаимные поставки (кроме нефти) составили менее чем два процента от годовых.

Получив материалы от Комитета народного контроля СССР и Госплана, я поднял вопрос о совершенствовании работы по закупке и использованию импортного оборудования. Проверки показали, что многие дорогостоящие станки, машины, автоматические линии и другая техника годами не вводились в эксплуатацию, выходили из строя, раскомплектовывались, расхищались. Что было особенно чувствительно, в период нехватки продовольствия в стране и вынужденных его валютных закупок за рубежом на складах предприятий и строек агропромышленного комплекса на 1 января 1991 года находилось 29 тысяч единиц оборудования молочной и маслосыродельной промышленности, почти 15 тысяч — мясоперерабатывающей, 4 тысячи — кондитерской и 11 тысяч единиц оборудования плодоовощной и консервной промышленности. Из 39 пусковых объектов, которые должны были быть введены в эксплуатацию в 1990 году на базе импортного оборудования, было запущено лишь пять.

Направил руководству материал, свидетельствующий о коррупции, внедрившейся во внешнюю торговлю. В качестве примера приводилась работа делегации, во главе с министром торговли СССР, посетившей Италию. Значительное время было затрачено на всевозможные развлечения. А между ними закуплено обуви на 300 миллионов долларов, в то время как у нас стояли 6 ранее приобретенных в той же Италии обувных фабрик из-за отсутствия подошв из синтетического материала, импорт которых обошелся бы в 10 раз дешевле. Или приобрели колготок почти на 30 миллионов долларов в то время, когда у нас в Башкирии уже находилось оборудование стоимостью 200 миллионов долларов, и нужно было затратить именно 30 миллионов, чтобы ввести в строй предприятие, которое могло бы покрыть потребности в этой продукции.

«Мне кажется, — писал я, — что очень желательны резкие решения, в том числе и персонального характера, создание комиссии, которая расследует все и накажет виновных». Этого сделано не было.

В мае 1991 года в записке на имя президента СССР я остро поставил вопрос о том, что, несмотря на меры по линии МВД и КГБ, резко возрастает число криминогенных проявлений в аэропорту Шереметьево, в том числе отмечается сращивание сотрудников правоохранительных органов с преступным миром. Предлагались конкретные меры по ликвидации «серьезного не только экономического, но и политического ущерба нашей стране». По записке меры не были приняты.

В июне 1991 года по моему поручению в Западную группу войск вылетел консультант члена Совета безопасности Ю. А. Зубаков. Были установлены грубые нарушения при реализации имущества в связи с выводом советских войск из Германии, хищения валютных средств и другие злоупотребления.

Июль 1991 года. На имя президента СССР была направлена записка, подписанная не только мною, но и заместителями председателя Совета министров СССР В. Щербаковым, Ю. Маслюковым, С. Ситаряном, министром МВЭС К. Катушевым, в которой, в частности, поднимался важнейший вопрос о неминуемых тяжелых последствиях возрастающей финансовой зависимости СССР. Привлечение финансовых и товарных кредитов стало основным источником средств для погашения задолженности и приобретения импортных товаров. Подчеркивалось, что это заметно повлияет на валютное положение страны в ближайшие годы, тем более что сокращалось производство, в частности, в сырьевых отраслях, и, следовательно, уменьшался объем экспорта.

Список этот можно было бы продолжить.

Далеко не по всем поднятым вопросам были предприняты решительные действия. Больше думали и спорили о стратегических направлениях в экономике, меньше — о борьбе с коррупцией и экономической преступностью. Многие не понимали, что без этого невозможен переход к цивилизованному рынку.

Многое из того, что приходилось делать на стыке 1980-х и 1990-х годов, актуально и для сегодняшнего дня.

Тот факт, что перестал существовать Советский Союз, в определенной степени связан и с политикой Запада. Есть все основания считать, что развал СССР был в интересах США и их союзников. Правда, в течение определенного времени опасались того, что это произойдет в стране, начиненной ядерным оружием, которое находилось не только на территории России, но и на Украине и в Казахстане. Любая дестабилизация в таких условиях действительно могла бы создать реальную угрозу потери контроля над ядерным потенциалом СССР. Но этого не произошло, и на Западе вздохнули с облегчением. Может быть, со временем всплывут факты, свидетельствующие о целенаправленной деятельности американской, английской или спецслужб других членов НАТО, направленной на развал СССР, но уже сегодня можно сказать, что позиция Запада по экономическим проблемам этому способствовала. Нельзя было рассчитывать, что нам радикально помогут извне обезболить или, во всяком случае, сократить трудности переходного периода. Ждать второго «плана Маршалла» не приходилось. И все-таки…

Я сидел в своем кабинете в Кремле (раньше он принадлежал В. М. Молотову, затем Г. А. Алиеву) и обсуждал не помню уж какую проблему с моим старым другом академиком С. А. Ситаряном. Секретарша сказала, что пришел Г. А. Явлинский. Я попросил его войти. Это была первая наша встреча.

Он рассказал, что получил приглашение принять участие в семинаре в Гарвардском университете. По его словам, речь идет о выработке конкретных мер экономической помощи Советскому Союзу размером не менее 30 миллиардов долларов. Но главное заключается в том, что помощь — целевая: каждая ее часть будет ответом на тот или иной наш шаг по пути реформ. Например, мы отпускаем цены — за этим следует товарная интервенция в СССР с Запада; мы делаем свой рубль конвертируемым — Западом создается стабилизационный фонд.

— Можете ли вы со мной подписать письмо о нашем согласии на такую схему? — спросил Явлинский. — Вторая моя просьба — устройте мне встречу с Горбачевым.

Я ответил утвердительно. На следующий день у меня на квартире мы отредактировали письмо, и Григорий Явлинский был искренне удивлен, что я, не согласовав ни с кем содержание этого письма, подписал его. Затем его принял Горбачев.

Это было незадолго до поездки советской экономической делегации, которую мне поручили возглавить, в Соединенные Штаты. Многое из нашего пребывания в США обросло сплетнями, домыслами. На самом деле всё обстояло так: мы вместе с В. И. Щербаковым — в то время заместителем председателя Совета министров СССР — приехали в Вашингтон, чтобы разъяснить американскому руководству суть экономической политики нашего правительства. Горбачев попросил включить в делегацию и Явлинского, уже находившегося в Бостоне, что и было сделано. Американцы проявили к нему особый интерес, настаивая, чтобы он был с нами не только у госсекретаря Бейкера, но и у президента Буша. Создавалось впечатление, что они хотели более выпукло показать наличие оппозиции вырабатываемому экономическому курсу в СССР и найти таким путем аргументы для оправдания своей «сдержанности» в отношении этого «половинчатого» курса.

При всех разногласиях, нужно сказать, Явлинский в общем оставался