День Праха - Жан-Кристоф Гранже

Майор смотрел на человечка, возмущенно ерзавшего на своем стуле. Этот карлик в его черном костюме с подтяжками, с его шляпой на коленях ужасно походил на сантона[57] и выглядел здесь так же нелепо, как монах с тонзурой, в рясе и наплечнике смотрелся бы в клубе «техно».

Ньеман подумал: ему не помешает короткий сеанс электрошока. И в нескольких словах описал камень во рту погибшего. Якоб совсем уж изумленно вытаращил глаза: судя по всему, он этого не знал.

— Вам это ни о чем не говорит? — настойчиво спросил Ньеман.

— Э-э-э… нет.

— Может быть, это ритуал, связанный с вашей верой?

— Наверняка нет. Вы путаете религию с суеверием.

Он произнес последнее слово с явным отвращением: он был глубоко шокирован. Но Ньеман искренне не понимал, почему преломить хлеб или смазать лоб елеем лучше, чем запихать камень в рот трупа. Недаром же кто-то — он уже не помнил, кто именно, — сказал: «Если вы сидите в театре и все верят в то, что происходит на сцене, значит вы находитесь в церкви».

Впрочем, Якоб тут же завел новую речь — о жизни его общины, основанной на Библии и правилах, разработанных первыми анабаптистами.

И снова этот деревянный язык — из того дерева, которое идет на распятия и ясли.

Ньеман много кого повидал на своем веку. И лжецов, и обманщиков, и мифоманов, притом не одну сотню. Он знал, чувствовал, что Якоб лжет, но никак не мог разгадать причину.

— Когда вы намерены освободить наших сезонников? — спросил наконец святоша.

— Это решит следствие.

— Но я ведь специально указал господину прокурору на то, что…

— …что урожай не должен пострадать. Я вас понял.

Якоб встал и наградил его приторной улыбкой. Как будто он собирался вернуться на свое место в витрине рождественских сантонов.

— Время не терпит, — сказал он извиняющимся тоном.

Ньеман проводил его до порога жандармерии и посмотрел ему вслед со снисходительной усмешкой, какой провожают доброго старого шута.

Возможно, в часовне Святого Амвросия действительно произошла кража. Возможно, ее целью были скрытые фрески…

Но Якоб не имел к этому никакого отношения.

Зато последующее ритуальное действо было явно адресовано ему и другим Посланникам.

Мобильник Ньемана завибрировал в кармане с синхронностью, которая понравилась бы Карлу Густаву Юнгу[58].

Майор взглянул на экран: имя вызывающего отсутствовало. Но он тотчас узнал номер.

— Чем объясняется этот десант в Обитель?

— У меня не было другого выхода.

— Что это значит? Что стряслось?

Ивана говорила с нескрываемой враждебностью, но Ньеман был так рад услышать голос девушки, что даже не подумал осадить ее. Ему казалось, что она скрывается где-то в подлеске, приникнув ухом к своему мобильнику. И эта воображаемая картина больно уколола его. Но он все же собрался с мыслями и коротко обрисовал ей ход расследования.

— И вы упекли за решетку парней, у которых и без того полно проблем? Лучше вы ничего не придумали?

— В настоящее время я занимаюсь местными правонарушителями. По-моему, это вполне логично, разве нет?

— Я с утра до ночи общаюсь с сезонниками. И могу вас заверить, что среди них точно нет ни любителей искусства, ни тех, кто хоть что-то знает о религиозной культуре. Если это убийство, то оно связано с ритуалами и верованиями Посланников.

Майор усмехнулся: он был вполне согласен с ней. Но во всем этом деле фреска сыграла свою роль — он это нутром чуял.

— Сегодня днем я видела вашу alter ego, — продолжала Ивана.

— Кого-кого?

— Вашу грудастую жандармиху.

Эта характеристика уязвила его, он сам не знал почему.

— Расскажи-ка лучше, что ты раскопала.

Ивана скупо, короткими сухими фразами, передала ему свои впечатления от общины и ее членов. Как ни печально, она ничего не обнаружила.

— Это все? — пробурчал Ньеман.

— Я тут подружилась с одной девушкой. Но мне еще нужно время.

— А вот времени-то у тебя как раз в обрез.

— Это очень закрытое сообщество. И насильственное вторжение в него исключено. Ваш рейд и без того уже наделал шума. Но тут есть еще кое-что…

И она начала рассказывать ему фантастическую историю о ночных черных мессах.

— Там говорили о каком-то звере. Das Biest.

— Что это значит?

— Понятия не имею, но… я почуяла его присутствие. Присутствие зверя…

Ньеман решил, что нужно поскорей вытаскивать оттуда Ивану, пока она не ушла с головой в темную пучину этого фарса.

— У меня к тебе поручение, — сказал он, стараясь вернуть ее к серьезной теме. — Посланники сложили обломки свода где-то у себя в Диоцезе. Некий Якоб заверил меня, что мы можем их увидеть, но я почти уверен, что он нас надует.

— И что?

— Найди их. Они там, в Обители. И чутье мне подсказывает, что один из ключей к разгадке нашего дела — именно эта труха.

— А если я их отыщу, что мне с ними делать?

Ну вот, снова этот ее насмешливый тон, на грани провокации. Разговоры с ней грели ему сердце, и в то же время внутри разверзалась какая-то пустота.

— Ну, по крайней мере, мы будем знать, что они там находятся, и сможем сделать обыск.

— Я смотрю, у вас это входит в привычку.

— Ивана, разыщи мне эту фреску. И как можно скорей. Ты поможешь нам сэкономить драгоценное время.

Она уже собралась отключиться, как он торопливо добавил:

— Ивана!

— Что?

— Только будь осторожна. Мы понятия не имеем, во что вляпались.

Ивана было хихикнула, но смех тут же застрял у нее в горле.

— Кому вы это говорите!

— Эй, проснись!

Марсель по своей привычке курил «травку», разлегшись на скамье возле обеденного стола, да так и заснул с косячком в зубах. А в ночи, как всегда, гремело фламенко, разве что теперь в музыке звучала трагическая нотка — дань сочувствия плененным собратьям.