Первая императрица России - Михаил Кожемякин

– Как стемнеет, так и обретаются они в дальних комнатах и коридорах… Души неупокоенные спаси и помилуй, Господи! – понизив голос до таинственного шепота, рассказывала Наталья Кирилловна царице Марфе Матвеевне, жене Феодора Алексеевича.

Марфа Матвеевна, урожденная Апраксина, происходившая из просвещенной, тяготевшей к реформам и Европе семьи, благоволила к боярину Матвееву и царице Наталье. Именно она упросила царя Федора вернуть Артамона Сергеевича из ссылки.

– Кто же это? – удивленно переспросила Марфа Матвеевна.

– Все они… Убиенные… Младой Федор Годунов, Самозванец Гришка Отрепьев… А пуще всех Воренок Ивашка, дитя малое… Жалко мне его, безвинного, за грехи родительские пострадавшего… Сказывали, когда вешать Воренка понесли, а было это в зиму лютую, так он все просил: «Шапку, принесите мне шапку… Зябко!» А шейка у мальца такая худая была, что веревку на ней затянуть не могли… Руками задавили, верно! Как кутенка… Алексей Михайлович, Царствие ему Небесное, все Воренка боялся… Говорил, что он по Кремлю ходит да за смерть свою лютую отомстить хочет…

– А ты его видела, Наталья? – цепенея от ужаса, спросила Марфа Матвеевна.

– Видела, Марфа, видела, милая… Ночью как-то со свечой шла, а передо мной, смотрю, мальчик идет какой-то… В тулупчике, но без шапки, а на шее – веревка. А тело-то, тело-то прозрачное…

– Страсти-то какие, прости Господи! – охнула царица Марфа. – Что же дальше-то было?

– Я закричала… Свечу чуть не выронила… Потом к стене прислонилась и молитву Богородице читать начала… И тут вижу: светящаяся женщина в польском платье к мальчику бестелесными шагами подбегает, на руки его берет и мне говорит: «Смотри, царица, сына береги! Моего мальчика убили, как бы с твоим такая беда не случилась… Проклятие на вашем роде Романовых! С той самой поры, как по вашему приказу сына от матери оторвали и вешать понесли!» И исчезли оба, словно их и не было…

– Так это она была! – догадалась Марфа Матвеевна. – Марина Мнишек! Полячка! Жена Самозванца!

– И я такое подумала… – призналась царица Наталья. – Успела спросить у нее: «Ты, – говорю, – Марина Мнишек, что с ляхами своими на Москву приходила?» А она мне: «Царица я московская Мария Юрьевна! И сын мой – наследник законный! А муж мой царь Димитрий Иванович чудом из Кремля, от стрелецких копий, спасся… Потом все равно убили его… И ты, царица, стрельцов берегись!».

– Да какая она царица Мария Юрьевна! – возмутилась Марфа. – Всем ведомо, что мужья ее самозванцами были! И первый, и второй… А стало быть, ни у Марины, ни у сына ее прав на престол царский не было!

– Однако же супругу Самозванца в Успенском соборе короновали… – робко заступилась за полячку Наталья Кирилловна. – Стало быть, царицей она до смертного часа и осталась… А может, и вправду беда грозит нам с Петрушей?

– Супруг мой Федор Алексеевич – вам и милость и заступа! – успокоила Наталью Марфа Матвеевна. – Ничего не бойтесь! Он царевну Софью враз утихомирит!

– Дай ему Господь здоровья! А то Софья больно резва стала… Власти хочет! – воскликнула Наталья Кирилловна.

Обе женщины обнялись и заплакали. И даже не заметили среди уверений в дружбе и слез, что их разговор слышал стоявший в дверях мальчик – царевич Петр Алексеевич.

– Марина Мнишек на Москву диковинную снасть привезла… Острую, о двух зубьях, а позади – ручка! – напомнила Наталье Кирилловне царица Марфа. – Эту снасть бояре дьявольской рогатиной прозвали, а Марину еретичкой ругали за то, что ею мясо прокалывала и ела…

– Так это вилка была! – рассмеялась Наталья. – Я такие снасти знаю. В доме боярина Матвеева ими завсегда ели.

– Ты и в Кремле этой вилкой ешь? – спросила Марфа.

– Здесь опасаюсь… – вздохнула Наталья Кирилловна. – А то враз еретичкой объявят! Не простят…

* * *

В тот же вечер Петруша, невольный свидетель беседы двух цариц, решил непременно поговорить с призраками. Он не боялся привидений – точнее, велел себе их не бояться. Правда, Марина с Воренком мало интересовали Петра – это бабье дело с такими лясы точить! Пусть вон матушка с царицей Марфой стараются! А вот Самозванец Гришка Отрепьев был, как считал царевич, фигурой интересной! Человек удалой, полководец… Хоть и ляхов на Москву привел, однако, по всему видно, воевал лихо и ума был недюжинного. Может, и расскажет что интересное – про Польшу, про Литву, про земли иные, далекие, да порядки европейские.

Ночью Петруша выскользнул из своей спаленки тайком от спящих слуг, взял в руки свечу и, перекрестясь, пошел темным кремлевским коридором.

Сначала впереди ничего не было, и царевич заметно разочаровался. Но затем перед ним мелькнула какая-то тень, и царевич обрадовался и пошел быстрее! Петр с детства любил опасности и знал наверняка – что бы сейчас ни случилось, он не побежит обратно, в теплую спаленку, на мягкую перинку под образами.

– Смелый ты, царевич! – сказал чей-то голос. – Может, и сын мой таким бы вырос, если бы успел родиться…

Петруша поднял глаза на говорящего и увидел, что перед ним стоит молодой еще человек – в польской одежде и с растекающимся кровавым пятном на груди. Вернее, не человек, а некий бесплотный образ. Но, несмотря на свою призрачную сущность, выходец из потустороннего мира смотрел лихо и даже весело – с такой улыбкой города берут! Кровавое пятно на груди, казалось, мало его беспокоило. Царевич невольно вздрогнул и понял – это он, Гришка Отрепьев, Самозванец. Стало страшно – и Петруша тут же застыдился своего страха.

– Ты, что ль, Гришка Самозванец? – стараясь казаться отчаянно смелым, спросил мальчик.

– Я – царь Димитрий Иоаннович, Божьей милостью на том и на этом свете законный государь московский! – гордо ответил призрак. – А про Гришку Отрепьева все враги мои выдумали… Годуновы постарались да князек Васька Шуйский!

– Неправда это! – возмутился Петруша. – Мне учителя иное рассказывали!

– Конечно, иное… – ухмыльнулся призрак. – Ты же – Романов! У Романовых на престол российский свои виды были… Но ты, я вижу, смелый! Нравишься ты мне, царевич… Если бы Господь мне сына дал, таким бы он стал!

– Что ж ты о Боге говоришь, призрак! – возмутился Петруша. – Ты же – нечистая сила! Вон, по ночам бродишь, людей пугаешь!

– Тебя, положим, испугаешь! – хохотнул призрак. А потом грустно добавил: – Значит, есть на то Божья воля, чтобы не было душе моей покоя… За грехи… Мои ли, ваши ли? Бог весть… А про нечистую силу – это все бабьи сказки. От темноты, глупости да страха. А ты, царевич, неупокоенных душ не бойся, ты живых людей остерегайся!

– Что ж ты обо мне заботишься, коли мы, Романовы, твою царицу Маринку с Воренком престола лишили? – удивился царевич.

– А я, царевич, люблю смелые души! – объяснил Самозванец. – А Воренок, как ты его назвал, не мой сын был. Мальчишку Марина с другим прижила. С тем, кого за меня принимали, Димитрием воскресшим величали. Только нет возврата из смерти! Разве что так, как мне, окаянному: на веки вечные мерить шагами палаты эти, думу свою невеселую думать… А ты, царевич, правь! Только Россию в Европу выведи, как я того хотел!