НАТАН. Расследование в шести картинах - Артур Петрович Соломонов

рядом с коллегой. Так и лежали они, дыша сквозь белую ткань полезным травяным паром. Они были подобны чудовищным куколкам, и я с ужасом представлял, какие «бабочки» могут вылупиться из этих монстров.

Далее у меня случился провал в памяти — быть может, меня попытались оглушить, так досадил я министрам своими восклицаниями. Помню, что, едва очнувшись, я принялся бегать за членами кабинета от бассейна к сауне, от сауны к столу и снова к бассейну, терзая их вопросами: «Куда мы идем? Каков наш план? Какой проект будущего мы воплощаем?» Но я видел лишь ускользающие голые министерские зады и сверкающие пятки. Наконец мне удалось настичь одного из них, самого неуклюжего — министра труда. Прижав его к стене, покрытой испариной, я задал ему вопрос о будущем, который так волновал меня. Министр труда хрипло прошептал: «Указом пятилетней давности нам об этом даже думать запрещено». «Само понятие изъято из документооборота», — подтвердил министр юстиции, высунув голову из парной. И добавил: «Твой брат вообще-то был одним из инициаторов законопроекта „О запрете будущего“». Сказав это, министр юстиции плотно закрыл дверь в парилку. Я устремился к двери и попытался ее распахнуть, но министр юстиции крепко держал ее изнутри. А я вопил сквозь клочья вырывающегося пара: «Европейская мы страна?» — «Боже упаси!» — отвечал министр юстиции, пытаясь от меня избавиться; когда мне удавалось приоткрыть дверь, он отпихивал меня волосатой ногой. «Азиатская?!» — продолжал я атаку, невзирая на удары. «Упаси Боже!» — раскатисто гаркнул министр труда, плюхнулся в бассейн, ушел под воду и больше не появлялся.

— Мы Восток или Запад, в конце-то концов?! — вопил я в одиноком банном отчаянии. — Отвечайте! Хоть кто-нибудь! Умоляю!

Суровое молчание было мне ответом.

Никто ничего не знал.

Такой же пронзительной тишиной ответил мне министр по делам национальностей, когда я обнаружил его у вышки для ныряния. Вытащив недоеденного рака из его плотоядного рта, я спросил с последней прямотой: «Есть ли в России титульная нация?» Он так смутился, словно никогда не задумывался об этом. Насупившись, он упрямо потянулся к раку, но я не позволил. Более того: я бросил на каменный пол рака министра и наступил на него. Под треск хитинового покрова я продолжил поиск истины:

— Но мы же как-то налаживаем баланс интересов между русскими и другими народами? Как мы относимся к национальным языкам и культурам? Мы их развиваем? Или подавляем? Или же, — тут я, каюсь, неожиданно для себя подмигнул министру по делам национальностей, — подавляем, развивая, и развиваем, подавляя? Что-то такое, да?

— Слово «русские» не очень принято в официальном употреблении… — прошипел министр и потребовал: — Верни мне рака немедленно!

Я убрал с министерского корма пятку, только сейчас почувствовав, как она болит. Министр по делам национальностей с грустью оглядел раздавленное мной членистоногое. Бог весть, какие ассоциации пронеслись в его чиновничьей голове, но он, по примеру своих коллег закутываясь в простыню, заявил: «Тебя скоро арестуют. Много на себя берешь».

Я выпростал его голову из простыни.

— Ты что, националист? — спросил он, нехотя продолжая диалог.

— Кто может заподозрить Натана в русском национализме? — ответил я вопросом на вопрос. — Я просто опасаюсь: не поспособствует ли такая недальновидная, а проще говоря, слепая политика, развалу России?

Признаюсь, я думал, что меня побьют. Но министры дружно расхохотались. Хохот раздался из парилки, из уборной, даже из бассейна: сначала на воде образовались пузыри, а потом на поверхность вынырнул их предводитель — хохочущий министр труда. Гогот раздался даже откуда-то сверху — как выяснилось впоследствии, из Царь-Пушки (оказывается, в ней гнездился пост охраны).

Хохочущие министры сбросили простыни, и, победоносно обнаженные, столпились вокруг меня с кружками пенящегося пива в руках. Я не понимал причин этой перемены, но был рад, что контакт наконец установлен.

Тогда я произнес речь, которой горжусь, и привожу ее здесь без сомнений, ведь опубликована она будет только после моей смерти. (Примечание медиахолдинга «ГЛАИСТ»: «Ха-ха-ха!»)

— Вы выдающиеся маскировщики! Мастера тишины! Дети темноты! Обожаю ваше подполье, восхищаюсь вашей немотой! Я вступаю в политическую жизнь, когда наша страна переживает не то что кризис идей, а невиданный свальный грех в идеологическом пространстве. И это великолепно! Это превосходно, что наш народ не понимает, да и мы все великолепно не понимаем ни-че-го!

Министры дружно закивали и выпили за меня с глубоким уважением. Я же поднял тост за новую партию.

— Обещаю привести ее к победе! Одно лишь замечание. Вы все делаете идеально! Я ваш фанат! Но во время выборов, когда правящая партия борется за доверие электората… Может быть, предвыборная программа не должна ограничиваться воззванием к народу: «Скоты, где вы найдете лучше?»

Министры назвали мою критику «весьма конструктивной» и потребовали у прислужников водки, намереваясь смешать ее с пивом.

Дальнейшее я помню смутно; видимо, и я смешал… В памяти сверкают вспышки: вот, например, я стою на краю бассейна и даю клятву государственного деятеля:

— Я намешаю из самых разных идей невероятный политический коктейль, он будет адекватен чудесному историческому периоду, который мы все благодаря вам проживаем! Спасибо от всего сердца! Из этого политического нигилизма мы создадим такую конфетку, что народ, начав сосать ее, вовек не сможет остановиться…

Последний тост, который сохранился в моей памяти, я произнес с вышки:

— Объявляю наш геополитический тупик предвестником геополитического торжества!

Сказав это, я нырнул в бурлящие воды…

* * *

На следующий день после публикации этого материала слетела голова руководителя ГЛАИСТа. Поговаривают, летела она весьма художественно, и разжалованный руководитель едва поспевал за нею.

Начальник президентской администрации был полон гнева: «Дискредитация Натана, говоришь?! Урод!.. А какого черта!.. Было дискредитировать вместе с ней!.. Весь правящий аппарат?!» — кричал он вслед летящей голове бывшего руководителя ГЛАИСТа. Та, прыгая по ступенькам, при каждом стуке что-то жалобно пищала в свое оправдание…

В тот же вечер начальник администрации президента получил от енота депешу: «Прикрытие для Натана создано великолепное. Теперь господин Эйпельбаум может, не вызывая подозрений, приступить к своей основной задаче — дискредитации оппозиции».