Королева праха и боли - Лив Зандер

До того, как отказал ей в своем тепле, хотя и знал, каков он – мучительный холод смерти. До того, как надел на нее корону из пальцев мертвых детей. До того, как опустил ее в эту проклятую могилу!

– Бессмертное дитя… – Ярин, скрестив ноги, задумчиво провел пальцем по нижней губе, разглядывая носок собственного сапога. – Мне только что пришло в голову, что я, возможно, зачал тысячи таковых, по незнанию оставив их в гниющих животах бесчисленных шлюх. И даже я не нахожу здесь ничего смешного. Ты прекрасно знаешь, как я люблю детей… В их головах скачут такие приятные мысли.

Я теснее прижал к себе обмякшее тело Ады, сделал еще один обжигающий вдох, и новая волна стыда опалила меня.

– Он не может умереть. Если бы он разлагался, это сказалось бы на ее матке. Но он не может и расти. Эта… пустота в ее чреве не изменилась со времени ее смерти, оставшись – в лучшем случае – размером с горошину.

– Если только… – Ноготь Ярина несколько раз проехался по нижнему ряду зубов: туда-сюда, туда-сюда. – Если только ты не сумеешь убедить нашего возлюбленного братца вернуть ее. С душой, привязанной к неповрежденной оболочке, твоя женщина стоит всего лишь в одном вздохе от жизни.

В одном вздохе Эйлама, потому что он – бог жизни и ее отсутствия. Большинство смертных за все свое существование никогда не пересекаются ни со мной, ни с Ярином, но каждый из них обязательно хоть раз да встречается с нашим братом.

– Воскрешение. – В груди затрепетала пробудившаяся надежда – и мгновение спустя рухнула в бездну отчаяния. – Он никогда не согласится.

– Гм-м-м… Да… Утопление.

А еще то обезглавливание шесть веков назад…

– Среди прочего.

– Нет, ты совершенно прав, Енош. Он откажется. – Ярин пригладил пальцами рыжеватые пряди, потом сунул руку под голову. – Разве что ты не оставишь ему иного выбора, кроме как согласиться. Ничто не раздражает его больше, чем старая добрая угроза всеобщего истребления.

Плечи мои напряглись.

Если мне не изменяет память, мой последний приступ ярости опустошил земли за Солтренскими вратами до такой степени, что они не оправились и за два века. Ох, ну и хаос там царил. Должно ли это сейчас вызвать у меня сомнения?

Затопленные земли, разоренные города, массовая гибель целых родов, столь ценимых смертными… Что мне до всего этого? Бледный двор будет существовать вечно, укрывая мою жену и ребенка.

Но остается одна проблема.

– Ада добросердечна, пороки смертных почти не коснулись ее. – То, что вызывало у меня восхищение, теперь обернулось затруднением. – Я заполучу голову первосвященника, я поклялся в этом, и уничтожу фальшивого бога, которому молятся сейчас смертные. Она поймет. Но остальной сброд…

…тоже должен умереть.

В каком количестве?

Это известно лишь моему брату.

Да, я сказал жене, что ее ненависть не волнует меня, пока она рядом. Но, возможно, я все-таки лжец, потому что хотелось-то мне большего, хотелось, чтобы и она полюбила меня. А те моменты, когда я проявлял милосердие к подлецам, чуточку смягчали ее.

Но милосердием не вернешь ей дыхание.

Только истреблением.

Ярин вздохнул.

– Они пырнули ее в живот. Наверняка твоя жена понимает, что это преступление, и затаила хоть каплю ненависти к убийцам?

– Капля – это мало.

– Капля – это все, что мне требуется, чтобы мой шепот остался незамеченным. Как всегда, мои силы в твоем распоряжении. Без процентов.

– Теперь я вижу, что ты задумал что-то скверное. – Стремясь вскружить голову своей жене, я хотел, чтобы наша любовь была настоящей, не оскверненной никакими иллюзиями. – Я не желаю, чтобы ты влезал в ее мысли. Вообще не приближайся к ним! Только если она не оставит мне выбора.

– Такая ревность не подобает богу, – Ярин цокнул языком. – Полагаю, ты мог бы попытаться… сделать так, чтобы она увидела смысл.

Чтобы она увидела смысл.

Сердце мое вспыхнуло, но на сей раз не от стыда или вины. Нет, я сейчас балансировал на раскаленной, обоюдоострой грани выбора: спасти нашего ребенка или завоевать любовь моей жены.

Могу ли я добиться и того и другого?

А может, одно следует за другим?

Но что-то еще горело во мне. Внезапное осознание, заставившее меня свернуться вокруг неподвижного тела Ады. Смерть – ее вечная тюрьма, привязывающая ее ко мне, если я позабочусь о том, чтобы она всегда была рядом. При жизни она уже однажды ускользнула от меня и может сделать это снова.

Да, Эйлам способен вернуть ей жизнь.

А жизнь означает свободу.

Глава 15

Ада

Я проснулась оттого, что голову мою приподняли, а через секунду вновь опустили. Опять приподняли. Опять опустили. Что-то ползало по моей спине, ласково выписывая круги и скользя змейками вдоль позвоночника. Палец?

Заморгав, я открыла глаза – и передо мной мелькнули знакомые черные волоски. Волоски на груди Еноша. Я прижималась к нему, обнаженная, блаженно впитывая жар его тела. Сколько времени я уже лежу так?

– Я почувствовал, как ты пробуждаешься. – Енош поцеловал меня в макушку. – С тобой все в порядке?

Все ли со мной в порядке?

Я прислушалась к себе, оценивая легкость вдохов, расслабленность мышц, мягкое гудение под омываемой теплом кожей. Честно говоря, так хорошо я не чувствовала себя уже очень давно: мои печали не исчезли, но почему-то перестали душить меня.

Означать это могло лишь одно…

– Ярин сделал что-то с моей головой, верно?

– Твоя душа страдала, разрывалась прямо у меня на глазах. – Пальцы Еноша погрузились в мои волосы, чуть царапая воспламеняющуюся кожу, и я наклонила голову, впитывая ласку. – Брат просто успокоил твои мысли, позволив тебе… примириться с происходящим, пока ты пребывала в состоянии, подобном сну.

Примириться с происходящим.

Нет, я не позволила себе стиснуть зубы. С того момента, как узнала правду, я понимала, что, даже если у меня получится убедить Еноша в своей невиновности, это не вернет мне ребенка – только доверие и расположение мужа. Ну, и ощущение нормальности между нами – что бы это ни значило.

Этого достаточно.

Должно быть достаточно.

Я глубоко вдохнула, втянув запах присыпанного пеплом снега. Енош пах тысячью грехов и тысячью спасений, пах моим возлюбленным. Моим мужем. Моим похитителем. И этот знакомый аромат окутывал меня спокойствием.

А ведь я говорила себе, что мне не нужно от него никакого спокойствия. От мужчины, который вывернул мне кости, но восстановил мое достоинство, который надел на меня ошейник пленницы и оскорбительную корону королевы. Какая ложь.

Я нуждалась в этом.

Я