Невский Дозор - Никита Аверин

Тьма позади пока держалась на расстоянии, словно играя с жертвой и заведомо зная, что победит.

Наконец девушка запнулась, сломала каблук и упала, просыпав на землю из полурасстегнутой сумочки обычную женскую ерунду.

– Пожалуйста… нет… нет… – Лихорадочными движениями стараясь засунуть обратно в сумку вывалившиеся вещи, девушка оглянулась в последний раз. – Я не хочу…

Аллея за ее спиной была черна.

Девушка тяжело дышала, прижимая к груди сумочку, съежившись загнанным в угол зверьком. Из ее рта прерывисто вылетали рваные клубы белесого пара.

Ветер перестал шелестеть листвой. Тишина вокруг стала абсолютной. Девушка замерла.

И тут ее рвануло в Сумрак.

В следующую секунду собранная в большую кучу палая листва в нескольких метрах от нее с шелестом вздыбилась, вспыхнула, закручиваясь в огненный смерч, поднялась столбом, из которого голубыми нитями к застывшей жертве под зловещий низкий хохот потянулись дымные клубящиеся щупальца, превращавшиеся в огромные когтистые пальцы.

Охота подошла к концу.

Обессиленная девушка в последней попытке попыталась заслониться сумочкой и отчаянно закричала.

Осень – мое любимое время года. Мне нравятся ее золотисто-алые оттенки, меланхолия, запах сырых листьев, прохлада. Это некое пограничье перед зимой, когда природа окончательно обесцвечивается и словно погружается в Сумрак. Засыпает, чтобы потом, набравшись сил, проснуться и засиять новыми красками.

Эта осень была самой страшной в моей жизни. Мы со Светой похоронили маму, скромно, в тихом месте на Серафимовском кладбище. Сестра после потери ребенка рассталась с Витей. Не назвала причину, просто порвала отношения. Не смогла остаться с ним. Да и сама сильно изменилась. Стала замкнутой, неразговорчивой, словно разменяла разом несколько десятков лет.

Нет, наши с ней отношения не изменились. Она поняла мой поступок. Но вот простила ли – не знаю. Мы старались не говорить об этом. Я не знал, что сказать, а она молчала.

В Дозоре поддерживали, сочувствовали, но мне это не сильно помогало. Какой в этом был толк, если ничего уже нельзя было изменить?

Драгомыслов, как и обещал, дал мне двухнедельный отпуск, и на меня с чудовищной силой навалилось одиночество. Я бесцельно бродил по городу, не зная, куда себя деть, по привычке таская с собой сумку с фотоаппаратом, но так и не доставая его. Все казалось пустым и бессмысленным.

Дни тянулись, и все чаще мои прогулки стали заканчиваться за стойкой у Вельдикяна. Старый Иной понимал мое состояние, наливал, но когда так прошла неделя, все-таки сделал мне замечание.

– Это не выход, енкер[18], – с укоризной посмотрел он на меня, когда я попросил повторить седьмой бокал пива. – Ты, конечно, добрый гость, но мера есть мера.

– Ты о чем? – не понял я, провожая взглядом проходившую мимо Юлю с подносом, на котором стояла дымящаяся тарелка супа, присыпанного зеленью. Девушка мне приветливо улыбнулась.

– Знаешь, как у нас говорят – где страх, там и стыд. Алкоголем ты его не зальешь.

– А что тогда делать? – вертя на стойке пустой бокал, по стенкам которого медленно сползала пена, спросил я.

– Двигайся дальше. Следуй своему предназначению.

– А какое у меня предназначение? – иронично поинтересовался я, хотя знал, что Вельдикяна Иные ценили не только за кулинарные способности, но и за вовремя данный совет. Который частенько оказывался мудрым.

– Продолжай делать что делаешь. – Скрестив руки и опершись на стойку, Григор придвинулся ко мне, и я посмотрел ему в глаза.

– Что?

– Неси Свет.

– Свет, – хмельно хмыкнул я и подул в бокал. – Свет в конце тоннеля… Много же я принес.

– Не важно, много или мало. Важно, что он в тебе.

– Толку-то. Мать мертва, сестра потеряла ребенка. Воздействие осталось, – пьяно пробормотал я. – Хочешь, подарю?

– Оставь себе, – не отводя от меня взгляда, серьезно сказал Вельдикян, и я вдруг почувствовал, что трезвею. – Степан, мы не были с тобой тогда на мосту Закона и не мы придумали это все. Не нам решать. Да, мы теряем близких, это дань, которую мы должны платить. Но у нас всегда есть главное.

– Что? – словно загипнотизированный его взглядом, спросил я.

– Выбор.

– А из чего выбирать? Свет и Тьма. Черное и Белое. – Я пожал плечами. – Негусто выходит. Я делал что делал, и что получилось?

– Ты спас многих детей.

– Но не мать.

– Но сестру.

– Убив ее ребенка. – Этот разговор нравился мне все меньше. К тому же я окончательно протрезвел.

– Ахпер… – Я вздрогнул. За все время нашего знакомства Вельдикян впервые назвал меня братом. Будучи завсегдатаем, я успел усвоить некоторые слова. – Значит, так должно было случиться. Ничто в этом мире не происходит просто так. Да и мы, в конце концов, не те, кем кажемся на самом деле.

– Ты веришь, что наши судьбы кем-то написаны?

– Нет, – покачал головой Григор. – Мы сами вершим свою судьбу. Нас только могут направить.

– Куда?

– Вперед. У тебя есть свой путь. Вот и иди по нему. Не сдавайся. К тому же, как я слышал, за тобой осталось неиспользованное воздействие четвертого уровня. Ты всегда сможешь применить его для доброго дела.

Я замер, ожидая продолжения, но его не последовало.

– Я все сказал. – Вельдикян выпрямился и отобрал у меня бокал, который от его прикосновения стал абсолютно чистым. – Сегодня больше не наливаю. И завтра, пожалуй, тоже. Баревнер[19] Драгомыслову.

– Да ты как будто и не наливал, – с обидой на такой отворот-поворот ответил я, неохотно сползая со стула.

– Степа, мы закрываемся. – Сбоку к стойке подошла Юля и положила рядом со мной аккуратную стопку меню.

Посмотрев на часы, я обернулся и увидел, что давно являюсь единственным посетителем, все столики были пусты. За маленькими окнами, расположенными на уровне асфальта, чернела темнота. Да уж, засиделся.

Пока я осматривался, Вельдикян ушел в свой кабинет. Больше мне тут было нечего делать. Попрощавшись с Юлей, я накинул пальто, вышел на улицу и вдохнул холодный воздух. Домой так домой. Нашарив в кармане пластинку плеера, я вставил наушники в уши и выбрал рандомное воспроизведение.

Нежный девичий голос, обрамленный переливами флейты и гитары, сразу же вытеснил все мои тяжелые мысли.