Собака мордой вниз - Инна Туголукова

– Вы бы сначала эти вопросы задали, прежде чем кидать мордой вниз! – разнервничался старший гастролер, протягивая руку за паспортом, но майор оставил его жест без внимания. – Мы родственники хозяина этой квартиры и приехали сюда по его просьбе реставрировать паркет. Он по ошибке передал нам не те ключи.

– Занятная история, а главное, легко проверяемая.

– Вот именно, – ядовито подтвердил смоленский родственник.

– Проедем в отделение, пригласим владельца квартиры и расставим, как говорится, все точки над i.

– Не надо никуда ехать и никого приглашать – он будет здесь с минуты на минуту.

– Ну, это уж позвольте мне решать… – начал было майор Шарафутдинов, но тут внизу хлопнула входная дверь, послышались быстрые шаги по ступеням, и Соня с изумлением увидела, что на лестничную площадку стремительно поднимается (Господи, чур меня, чур, чур, чур!) Арнольд Вячеславович Гусев.

Впечатленный ее реакцией (глаза выпучились, рот распахнулся, щеки вспыхнули горячечным румянцем – хороша как маков цвет), майор обернулся и переключил свое внимание на вновь прибывшего.

Фросечка сунула было на площадку любопытный нос, но на нее шикнули, как на курицу, и она испуганно прихлопнула дверь.

Далее все было, как в плохом водевиле – все деланно смеялись, хлопали друг друга по плечам (при этом особенно досталось без вины виноватым), сердечно извинялись и обменивались жизненно важными пожеланиями. Кроме, конечно же, невозмутимого Гусева и, естественно, обескураженной Сони, которая стояла ни жива ни мертва, на высокое начальство не смотрела и не знала, что делать дальше – то ли пристыженно удалиться за спасительную дверь с прильнувшей к глазку Фросечкой, то ли остаться и понести заслуженную ответственность.

Наконец омоновцы шумно скатились по лестнице, Арнольд Вячеславович скрылся со смоленскими родственниками за своей бронированной дверью, и майор Шарафутдинов изящным жестом предложил Соне проследовать вместе с ним сначала в квартиру, а затем в ее комнату. Здесь он вальяжно расположился в кресле, приготовившись выслушать ее объяснения.

– Я, собственно, не знаю, что и сказать, – честно призналась Соня и даже руки к груди прижала, подкрепляя искренность своего раскаяния. – Но что я должна была подумать, увидев, как эти двое…

– Вы совершенно правильно поступили, – великодушно успокоил ее майор Шарафутдинов. – И если бы все проявляли такую гражданскую ответственность, число квартирных краж сократилось бы в разы. Так что впредь реагируйте точно так же, Софья Образцова, это я вам официально заявляю.

– А мне ничего не будет за то, что я заварила такую кашу?

– А какую кашу вы заварили?

– Ну как же? ОМОН и… прочее.

– Если вы рассчитываете на почетную грамоту правительства Российской Федерации или, допустим, руководства МВД, то это вряд ли. А вот чаем вам придется меня напоить, поскольку благодаря вашей бдительности я остался без обеда.

– Чаем? – удивилась Соня.

– А что здесь такого странного? – обиделся майор Шарафутдинов. – Или вы тоже считаете, что в милиции с утра до вечера глушат одну только водку?

– Да я совсем не в том смысле, – смутилась она.

– А в каком вы смысле? Вас удивило, что человек, оставшийся вашей милостью без куска хлеба, попросил у вас глоток воды?

– Вы шутите! – догадалась Соня. – Дайте попить, а то так есть хочется, что даже переночевать негде?

– Мне нравится ход ваших мыслей! – оживился майор Шарафутдинов. – Вы вообще мне нравитесь, Софья Образцова. Ставьте чайник, и поговорим серьезно.

– О чем? – всполошилась Соня.

– Я не шутил, предлагая вам работать в нашем пресс-центре, и мое предложение остается в силе. С руководством вопрос я улажу. Единственная проблема – медицинская комиссия.

– А почему это проблема? Я что, произвожу впечатление больного человека?

– Да нет… – окинул он ее неспешным взглядом. – Визуально вы совершенно здоровы. Просто нужно пройти всех врачей, и каждый постарается найти у вас какую-нибудь болячку. Напишут, например, что у вас сдвинуты кости черепа или размыты границы глазного дна, – и прощай, милиция.

– У меня ничего не сдвинуто и не размыто, – вспыхнула Соня.

– Это еще надо проверить, – задумчиво произнес майор Шарафутдинов. – Кроме того, наш тест на ай-кью содержит семьсот вопросов…

– А что это такое – ай-кью?

– Вот видите? – укорил майор. – Образованному человеку в наше время стыдно не знать подобных вещей. Это показатель уровня вашего интеллекта.

– Ах, да-да-да! – ядовито пропела она. – А я-то совсем упустила из виду, что именно в милиции собран интеллектуальный цвет нашего народа. Как увидишь в толпе одухотворенное, вдумчивое лицо – ну, точно, милиционер! Это ж надо – семьсот вопросов! И что там спрашивается? Известно ли будущему постовому, кто такие лаконики и что есть палимпсест*?

– А что он ест? – заинтересовался Шарафутдинов.

– Вот! – торжествующе уличила Соня. – Разве не достаточно простого собеседования, чтобы понять, способна ли я описать ваши героические деяния? Но нет! Нужно задать мне семьсот вопросов, чтобы выявить мой скрытый дебилизм! Такое впечатление…

И тогда он поцеловал ее – подошел, крепко прижал к груди и поцеловал со всей милицейской решительностью.

Как причудлив иногда ход мысли! Соня любила раскручивать назад цепочку ассоциаций и порой дивилась, сколь далеко отстоят друг от друга ее конец и начало.

В детстве они с Мартой обожали выстраивать анаграммы и от души хохотали над неожиданно забавным сочетанием букв. Даже сказку сочинили под названием «Шокак, ципта и обасак», что в переводе означало «Кошка, птица и собака».

И так Соня поднаторела в составлении и разгадывании этих самых анаграмм, что почти мгновенно извлекала из бессмысленной мешанины знаков искомое слово. И наоборот.

Вот взять, например, имя Арнольд, странное, между прочим, само по себе. Перетряхнуть его как следует и в результате… Что же мы получим в результате? Ну, допустим, аль-Норд. Этакая гремучая смесь из восточной необузданности и сладострастия вкупе с северным хладнокровием и суровой невозмутимостью. Интересно бы посмотреть… А впрочем, нет. Абсолютно неинтересно! Особенно теперь, когда в ее жизнь ворвался горячий татарский парень.

Да вот, собственно, и разгадка непрошеных мыслей. Логическая цепочка замкнулась, сделав круг. Просто она думала о майоре Шарафутдинове, о Рафике – вот как, оказывается, его зовут. О том, как он вдруг поцеловал ее – сгреб в медвежьи объятия и поцеловал. Она и пискнуть не успела. И вообще повела себя очень странно – мгновенно вспыхнула холодным бенгальским огнем и впилась в него, как кобра, припала пересохшим внезапно ртом, словно помилованный Тантал, достигший наконец благословенной, ускользавшей доныне воды. И Рафик смочил его, в смысле пересохший рот, своей слюной.