Кошмары - Ганс Гейнц Эверс

чувство страха, которое охватывало всех женщин, когда Стив был рядом. Но она была студенткой колледжа, пусть застенчивой, зато свободной и образованной. И она знала, что все суеверия суть глупости. Поэтому однажды она твердым шагом подошла к Стиву и заговорила с ним.

Ян Олислагерс видел, как она заставляла себя говорить с ним спокойно, адресуя ему совершенно невинные вопросы о солдатских могилах. Бедный Стив едва в обморок от них не падал, стоя притом ровно, с руками по швам, точно вкопанный телеграфный столб. Но, несмотря на это, руки студентки дрожали, и она вздохнула с облегчением через несколько минут, пожелав ему хорошего вечера и удалившись.

– Что она тебе сказала? – поинтересовался фламандец, когда Стив пробрел мимо.

– Она придет… – только и пробормотал могильщик.

Но, похоже, Глэдис Пасчик не торопилась с «прибытием». Она хранила безупречное здоровье, и ее походка оставалась все такой же твердой и легкой.

Ян Олислагерс мало-помалу терял к своему временному подопечному интерес, ведь прежде лишь тайна Стива вносила какое-никакое разнообразие в быт той глухомани, где он не по своей воле застрял. Однажды он попытался поколебать глупую преданность Стива, в красках живописав красоту покойницы, нынче лежавшей в часовне. Стив выслушал его и пожал плечами: мол, какое ему до того дело?

Однажды Ян Олислагерс вернулся из города и сказал ему, что видел «девку Глэдис» с каким-то моложавым капитаном. Она якобы помолвлена и скоро выйдет замуж. Ни слова из этого не было правдой, но он хотел пробудить ревность Стива. Тот оставался совершенно равнодушным – это его ничуть не интересовало. Она могла бы поцеловать другого, отдаться другому. Но она все равно перейдет к нему.

И фламандец понял: Стив любил Глэдис Пасчик, о да! Но, только умерев, та могла стать для него той самой, единственной.

Он ждал ее всю долгую зиму, всю весну и лето. Он оставался верен ей и ради нее постился и отказывал себе в удовольствиях жизни. Она должна была прийти к нему вскоре – в том могильщик был железно уверен.

И Глэдис Пасчик пришла.

В конце того лета, в самый последний год войны, по континенту распространилась эпидемия хвори, которую люди прозвали испанкой. В газетах писали, что это был обычный грипп, просто очень заразный. Многие трупы обретали зловещий черно-синий оттенок, и об этом в газетах предпочитали молчать, хотя все знали и так: люди умирали повсюду, и у могильщиков хлопот было невпроворот.

Земли египетские испанка тоже не обошла стороной, явившись и в Андернах. Штат Павлачека по просьбе последнего укомплектовали сотней солдат – те пилили доски, наспех сколачивали гробы, разъезжали по городу на повозках, собирая трупы, рыли и закапывали могилы. Работа кипела день и ночь без перерывов. И Стив, и Майк, и остальные – каждый был в ответе за дюжину американских солдат. Солдатня – ребята шумливые, гораздые на песни; тихое прежде кладбище оглашалось ревом их луженых глоток. Их песни звучали не слишком-то патриотично:

Если ты – грязный, голодный,

Если не знаешь, как быть,

В армию, парень! К погонам!

Там ты научишься жить.

Если же девка-зазноба

От Джона-ублюдка родит,

В армию, парень! Попробуй!

Весел убогий наш быт!

Старый склеп был переполнен, как и часовня; гробы постоянно вносили внутрь и выносили другие. Больше не было мира и покоя. Ян Олислагерс подумал, что, возможно, тихая тюремная камера была бы лучше. Но Стив знай себе улыбался – раз великая смерть пришла, значит, и его Глэдис придет, не может не прийти.

Каждое утро и вечер, когда фламандец читал газету, ему приходилось просматривать некрологи и читать их вслух. Имя своей возлюбленной Стив запомнил наизусть. И все же далеко не на этих страницах Олислагерс нашел-таки в конце концов ее имя – нет, оно было вынесено на передовицу. В газете разместили целую статью о Глэдис, наделав в Андернахе шуму. Она приболела, значилось там, и поначалу никаких серьезных симптомов замечено не было. Но к вечеру девушка была уже мертва, зачахнув буквально за часы.

Стив, едва узнав новости, пришел в страшное волнение, нарастающее поминутно. Строжайший приказ санитарного надзора гласил: все трупы должны быть как можно скорее вывезены из домов. Значит, уже скоро он увидит ее! Но вот прошли утро, день, вечер…

Затем, после десяти часов, старый Павлачек наведался в склеп.

– Майк! Стив! – позвал он.

Стив поставил кипящий чайник, его руки дрожали.

– Она идет, – прошептал он благоговейно, – идет!

Он был прав.

Процессия из города уже надвигалась. Влияние Пасчика в городе было столь велико, что волею своей он смог сделать возможным то, чего никогда прежде не бывало: устроить ночную службу в часовне. Помещение требовалось срочно очистить; старик позвал Стива с собой, а Майка отправил за дюжиной солдат в лагерь, наскоро сооруженный прямо у кладбищенских ворот.

Они вынесли гробы из часовни в склеп, сложили их там по три или четыре, кладя друг на друга штабелями. Наконец подтянулись скорбящие, одна машина за другой. Они выгрузили гроб, который уже был закрыт. Стив хорошо знал его: это был дорогой гроб, богато украшенный серебром, тот самый, который годами выставлялся в витрине конторы похоронного бюро в городе. Теперь он наконец нашел покупателя, и Стиву казалось, что так и должно быть и что никому другому в городе не позволено покоиться в этом гробу.

Но служба еще не была готова. Им пришлось ждать сперва священника, потом делегацию из женского клуба, потом еще кого-то: машины без устали сновали в город и обратно. Было уже больше двух часов ночи, когда они только начали; действо продлилось долго. Стив стоял с Яном в дверях часовни и ждал. Вдруг, повернувшись, он произнес:

– Я должен подготовить цветы.

– Она уже сказала тебе какие? – уточнил Олислагерс.

Стив кивнул:

– Да. Гладиолусы. Много гладиолусов.

Исчезнув ненадолго, пылкий влюбленный вернулся с полной охапкой цветов. Их он спрятал у ворот, под каменной лавкой.

– Они еще не закончили? – последовал с его стороны нетерпеливый вопрос.

Ян покачал головой. Оратор сменял оратора; эта заупокойная служба, казалось, не окончится никогда. Но вот снаружи показался священник; он сел в первую машину вместе с родителями усопшей. За ним, одуряюще медлительно, часовню принялись покидать все остальные. Им еще пришлось ждать, когда машины вернутся из города – развести их по домам.

Стив был так взволнован, что не мог устоять на месте и секунды, постоянно говорил сам с собой. Его необычное поведение становилось делом вопиющей очевидности.

– Ступай посиди на скамейке, дружище! – посоветовал ему фламандец. – Я подожду тут,