Искусство на повестке дня. Рождение русской культуры из духа газетных споров - Катя Дианина

на страницах «Северной пчелы» в середине 1820-х годов. Эту раннюю версию русского фельетона было принято сравнивать с журналистской рубрикой «Смесь», содержавшей похожие сенсационные, часто переводные материалы (анекдоты, сплетни, отчеты о судебных заседаниях и т. д.) и также лишенной связности и повествовательного единства [Оксман 1930: 5–6]. Типичными в этом отношении были фельетоны «Северной пчелы», бо́льшая часть которых была написана самим Булгариным: в каждом последующем абзаце выдвигалась свежая тема или вводилась новая тенденция без особого обстоятельного анализа [Журбина 1969: 219–220]. В отборе и представлении материала газета Булгарина опиралась на традицию мимолетности в журналистике, как она практиковалась преимущественно во Франции. Один из критиков описывал французскую прессу 1830-х – 1840-х годов следующим образом: «Жадные до прибыли издатели больших газет не желали требовать, чтобы их фельетонисты писали критику, основанную на убеждении и правде. Их убеждения также часто менялись»[250]. В связи с коммерциализацией печатной культуры и сама художественная литература грозила обратиться к фельетонному формату, как предполагает Беньямин [Беньямин 2000: 167][251].

Несмотря на очевидное сходство, фельетон развивался в России совершенно иначе, чем его французский предшественник. Корш описывал по случаю, чем русский фельетон должен был отличаться от других европейских вариантов: если французский фельетон был легким, а немецкий, в отличие от него, – «полновесным», и в то время как в Англии вообще не существовало никаких фельетонов, русская версия этой популярной рубрики сочетала в себе как актуальные ежедневные репортажи, так и более изысканные произведения художественной литературы[252]. Русский фельетон, особенно в своей газетной разновидности, будет сохранять этот смешанный характер на протяжении всего XIX столетия, в отличие, например, от своего французского аналога, позднее ставшего формой сериализованной беллетристики[253].

Регулярная рубрика, располагавшаяся внизу страницы ниже «отрезной» линии, отделяющей основную часть газетного текста от вспомогательной информации, фельетон представлял переменчивый материал: статьи литературного, полемического или научного характера, а также рассказы, очерки, путевые впечатления, корреспонденции с мест, романы, стихи и т. д., – все эти различные текстовые формы могли быть опубликованы как фельетоны (с явным обозначением или без такового)[254]. Особенной популярностью пользовались воскресные обзоры культурной жизни Санкт-Петербурга – знакомое попурри городских происшествий и анекдотов [Frank 1976: 226]. Но география фельетонов не ограничивалась российской столицей, о которой действительно было написано немало. Фельетон открывал доступ простому читателю ко всем граням городской публичной культуры – как в России, так и за рубежом. Фельетоны в «Голосе» включали в себя следующие регулярные разделы: «Вседневная жизнь», «Московская жизнь», «Парижское обозрение», «Заграничная хроника», «Отовсюду», «Художественная хроника», «Театральные заметки» и «Музыкальные беседы». Другие категории охватывали библиографию и журналистику, искусство и науку, художественную литературу, этнографию и путешествия, биографии, светские новости, празднования юбилеев, некрологи, полемику, сплетни и другие разнообразные сюжеты [Михневич 1878]. Помимо этих повторяющихся тем, большое количество фельетонов было опубликовано в связи с конкретными событиями в культурной сфере под отдельным заголовком. В 1867 году, например, «Голос» запустил «мини-сериал», озаглавленный «Этнографическая выставка в Москве». Он знакомил читателей по всей стране с экспозицией и публичными дискуссиями вокруг нее.

Как текстовая форма, фельетон охватывает «высокую культуру» толстых журналов и «обывательскую» культуру массовой ежедневной прессы. Однако на страницах толстых журналов малый жанр фельетона получил «более высокий» литературный статус. Д. Фэнгер определяет эту общую тенденцию следующим образом: начиная с середины 30-х годов

традиционно легкий фельетон как форма мимолетной журналистики стал претендовать, по крайней мере в руках некоторых писателей, на более достойную литературную форму. К середине сороковых годов его использовали некоторые из талантливых молодых писателей, среди них В. А. Соллогуб, А. А. Григорьев, Д. В. Григорович, А. Н. Плещеев, И. И. Панаев, И. С. Тургенев и И. А. Гончаров [Fanger 1965: 136].

Многие известные русские писатели в то или иное время обращались к фельетону. Эти тексты были впоследствии включены в антологии и довольно подробно изучены[255]. Здесь, однако, меня больше интересует другой вариант этого жанра – фельетон в массовой газете, или «низшая» форма, которая часто считается недостойной критического внимания.

В то время как в толстом журнале в фельетоне все больше преобладали литературные и полемические темы, фельетоны, публикуемые в «Северной пчеле» и «Голосе», как правило, обходили политику и полемику, сохраняя преимущественно информативный, произвольный характер. Конечно, не все газетные фельетоны относились к тому, что советский ученый Е. И. Журбина называла «мещанским, обывательским жанром»; Н. А. Некрасов и Ф. М. Достоевский, например, публиковали фельетоны в «Литературной газете» и «Санкт-Петербургских ведомостях» соответственно [Журбина 1979: 104–108, 96][256]. Но как правило, газетный фельетон представлял собой нетребовательное чтение, ориентированное на массового читателя[257]. Часто меняющиеся новости о современных событиях, обыкновенно публикуемые по воскресеньям, способствовали привлечению читателей к газетной рубрике и делали ее своевременным (хотя и не всегда надежным) источником информации. Фельетон был бесконечно воспроизводимой текстовой формой, способной удержать внимание читателя от одного номера к другому[258].

Вехой в истории русского фельетона считается 1847 год, когда газета «Санкт-Петербургские ведомости» ввела в качестве регулярного элемента фельетонную рубрику «Петербургская летопись». Один из современников охарактеризовал этот еженедельный обзор как «легкую статью об общественной жизни и ее вседневных интересах». Среди прочих в новую рубрику был приглашен и Достоевский [Журбина 1979: 91, 100; Березина 1965: 56][259]. Десять лет спустя писатель заметит в «Петербургских сновидениях в стихах и прозе»: «фельетон в наш век – это… это почти главное дело» [Достоевский 1972–1990, 19: 68].

Когда к началу 1860-х годов фельетон стал непременным атрибутом периодической печати, изменился и его автор, фельетонист. Из случайного коллажа городских новостей и личных наблюдений фельетон превратился в площадку для журналистской полемики. Фельетонист эволюционировал из забавного «болтуна» в социального критика и чуть ли не главного героя своих собственных творений[260]. Как заметил в своих мемуарах известный деятель этой рубрики, Боборыкин, профессия фельетониста стала пользоваться особенным почетом[261]. Это была и огромная ответственность, как отмечал в конце столетия другой автор: «Страшно быть публицистом! Дело в том, что ваш голос, – обыкновенный человеческий голос, имеющий свои достоинства и свои недостатки, – пройдя сквозь печатный станок, вдруг усиливается в десятки, в сотни, в тысячи крат»[262].

Будучи исторически простым дополнением, фельетон перерос в отдельную, хотя и проблематичную, текстовую форму. Подытоживая его развитие в первой половине XIX века, Г. С. Морсон пишет:

Первоначально фельетон был журналистской смесью, в которой излагались разрозненные новости из культурной жизни города, но постепенно он стал связываться воедино свободными и причудливыми переходами повествователя, блуждающего от темы к теме – а иногда, в соответствии с традиционной ролью фланера, и с места на место. Тематика этого жанра была характерно широкой – на самом деле, настолько широкой, что проблематичная целостность фельетона стала темой как для фельетонистов, так и для их критиков (иногда нападавших на фельетоны в фельетонах) [Morson 1981: 16][263].

В «фельетонах о фельетонах», своеобразной автореферентной категории журналистского текста, раскрывались и часто пародировались и знакомый характер фельетониста, и все «тайны» его ремесла. В то же время фельетонист XIX века – мало чем отличающийся от нынешнего обозревателя – считался ключом к успеху газеты: ее тираж и стоимость подписки во многом зависели от фельетона и его автора. «Благодаря фельетонистам издатели подчеркивали образ газеты как спутника», – пишет Макрейнольдс [McReynolds 1991: 66]. Дружинин отобразил социально значимую роль фельетона в своем весьма ироничном «Драматическом фельетоне о фельетоне и фельетонистах» (1855). В ходе этой инсценированной беседы издателя одной санкт-петербургской газеты с фельетонистом Ч-р-к-ж-и-вым (псевдоним Дружинина) становится ясно, что судьба издателя – и его публикации –