Крошка Доррит. Книга вторая - «Богатство» - Чарльз Диккенс

Миссис Дженерал давно уже сумела такусовершенствовать собственную особу в смысле внешнего лоска, что под этойотполированной поверхностью ничего решительно нельзя было разглядеть (даже еслитам что-нибудь таилось). Мистер Доррит и впрямь был с нею отменно любезен ивысоко ценил ее достоинства, но Фанни, со свойственной ей скоропалительностью,легко могла сделать из этого ложный вывод. Иное дело Спарклер; тут каждый могвидеть все насквозь, и Крошка Доррит видела и размышляла о том, что видела, стревогой и удивлением.

Пыл страсти мистера Спарклера шел в сравнениеразве что с капризами и жестокостью его очаровательницы. Порой она так явновыказывала ему свою благосклонность, что он даже кудахтал от восторга; аназавтра или через час обдавала таким холодом, что бедняга летел в пропастьотчаяния, издавая жалобные стоны, которые тщетно пытался выдать за кашель. Егоупорство и верность не могли тронуть сердце Фанни, даром что он как тень ходилза Эдвардом, и тот, желая отдохнуть от его общества, должен был прибегать куловкам заговорщика: потайным ходам, маскировке, заметанию следов; даром что ончерез день наведывался справиться о здоровье мистера Доррита, словно последнийстрадал перемежающейся лихорадкой; даром что он так часто проезжал под окнамидворца, как будто взялся на пари сделать тысячу миль за тысячу часов; даром чтостоило гондоле мисс Фанни сняться с места, как гондола мистера Спарклера,выскочив из какой-то водной засады, пускалась за нею в погоню, словно еговозлюбленная была прекрасная контрабандистка, а сам он — офицер таможеннойстражи. Должно быть, обильное потребление свежего морского воздуха укрепилосилы, щедро отпущенные мистеру Спарклеру природой, и потому только он не таялна глазах; во всяком случае, не было никаких надежд на то, что жестокосердаякрасавица смягчится, видя, как он чахнет от любви к ней, ибо он толстел скаждым днем, и его румяные пухлые щеки чуть не лопались, делая его больше чемкогда-либо похожим на гигантского младенца.

Явился Бландуа, засвидетельствовать своепочтение, и в качестве друга мистера Гоуэна был всячески обласкан мистеромДорритом. В беседе последний упомянул, между прочим, что думает поручитьмистеру Гоуэну увековечить его для потомства. Идея эта встретила у гостя такоебурное одобрение, что мистеру Дорриту пришло на ум — может быть, Бландуа будетприятно самому уведомить друга об ожидавшей его блистательной перспективе.Бландуа принял поручение с обычной своей галантностью и заверил, что не пройдети часу, как оно будет исполнено.

Маэстро, услышав новость, от всей души послалмистера Доррита к чертям раз десять кряду (попытки оказать ему покровительствовозмущали мистера Гоуэна не меньше, чем нежелание оказывать его) и чуть было нерассорился с другом за то, что тот взялся быть посредником в этом деле.

— Может быть, я слеп, Бландуа, — сказал он, —но только я не вижу, при чем тут вы.

— Тысяча громов, — возразил Бландуа, —разумеется, ни при чем, если не считать того, что я думал оказать услугуприятелю.

— Перекачав в его карман часть денег выскочки?— подхватил Гоуэн. — Верно я вас понял? Ну, так посоветуйте вашему дорогомуприятелю заказать свой портрет маляру, пригодится для трактирной вывески. Вы,кажется, забыли, кто я и кто он!

— Professore, — возразил незадачливый посол, —а кто я?

Не изъявляя желания выяснить последний вопрос,Гоуэн сердито свистнул, и с мистером Дорритом было покончено. Но на следующийдень художник сам возобновил разговор как ни в чем не бывало, заметив спрезрительным смешком:

— Ну, Бландуа, когда же мы отправимся к вашемуМеценату? Нам, мастеровым, не приходится привередничать; кто нанял, на того иработаем. Когда мы пойдем уговариваться насчет этой работы?

— Когда вам будет угодно, — обиженно отозвалсяБландуа. — Я тут ни при чем. Меня это не занимает.

— А меня занимает, и могу вам сказать почему,— возразил Гоуэн. — Работа — это хлеб. Не умирать же с голоду. А потому —вперед, мой милый Бландуа.

Мистер Доррит принял их в присутствии своихдочерей и мистера Спарклера, который по чистой случайности тоже оказался вдоме. — Как поживаете, Спарклер? — небрежно спросил Гоуэн. — Когда вам не начто будет рассчитывать, кроме собственной смекалки, дружище, желаю, чтобы делау вас шли лучше, чем у меня.

Вскоре мистер Доррит заговорил о своемпредложении.

— Сэр, — сказал, смеясь, Гоуэн после того, какпоблагодарил за честь, — я новичок в ремесле и еще не искушен во вcех егосекретах. Кажется, мне полагается посмотреть на вас при различном освещении,сказать, что вы — находка для живописца, и прикинуть вслух, когда я могувыкроить достаточно времени, чтобы с должным воодушевлением отдаться томушедевру, который я намерен создать. Право же, — он снова засмеялся, — ячувствую себя предателем по отношению к моим славным, добрым, талантливым иблагородным собратьям по кисти, оттого что не умею разыгрывать всю эту комедию.Но меня к этому не готовили с детства, а теперь уж учиться поздно. Скажу вам посовести: художник я никудышный, но, впрочем, не хуже большинства. Раз уж вам нетерпится выбросить на ветер сотню гиней, буду весьма обязан, если вы их броситев мою сторону, ибо я неимущ, как всякий бедный родственник высокопоставленныхособ. За ваши деньги я вам сделаю лучшее, на что я способен; а если это лучшееокажется дрянной пачкотней — ну что ж, вместо какой-нибудь именитой пачкотни увас будет висеть пачкотня безыменная, только всего.

Этот ответ, хотя и несколько неожиданный потону, удовлетворил мистера Доррита. Так или иначе художник — не ремесленниккакой-нибудь, а настоящий джентльмен и притом со связями — готов считать себяобязанным ему, мистеру Дорриту. Он тут же объявил, что предоставляет себя враспоряжение мистера Гоуэна, и выразил надежду, что они будут встречаться и вдальнейшем, на правах добрых знакомых.

— Вы очень любезны, — отвечал Гоуэн. — Вступаяв братство служителей кисти (к слову сказать, милейших людей в мире), я отнюдьне отрекся от светской жизни и бываю рад случаю нюхнуть порой старого пороху,хоть он и взорвал меня на воздух и сделал тем, что я есть теперь. Я надеюсь,мистер Доррит, — тут он снова засмеялся самым непринужденным образом, — вы несочтете это за профессиональные замашки — они мне, право, чужды (ах, бог мой, яна каждом шагу совершаю вероломство по отношению к своей профессии, хотя,клянусь Юпитером, горячо ее люблю и уважаю!), но не назначить ли нам время иместо?

Кха! Мистер Доррит далек от мысли подвергать —кхм — сомнениям искренность мистера Гоуэна.