Иесинанепси / Кретинодолье - Режис Мессак

считает себя умным, — происходят от эндокринной недостаточности. Если против этих недугов найти верное средство… А достичь этого можно, лишь глубоко изучив все проявления заболевания, и особенно самые нетипичные.

— Это покрыло бы расходы на экспедицию, — сказал Коррабен. — Представьте на миг, что мы возвращаемся с сывороткой или таблетками от кретинизма! «Барберин»! Или «Бувазол»! «„Бувазол“ — с умом для всех»! А вдруг это сулит нам целое состояние! Да что там! Несколько состояний!

— Мы должны довольствоваться сугубо научным интересом эксперимента, — произнес профессор.

Но с этого момента я уже чувствовал, что он склонен согласиться. И действительно, в тот день решился вопрос с экспедицией, которой суждено было иметь для нас столь необычные и трагические последствия.

Пуэрто-Монт, южная конечная станция чилийской железнодорожной линии, — место особенное. Это порт, расположенный в конце канала Чакао, отделяющего остров Чилоэ от материка, порт очень защищенный, слишком защищенный. От морских волн он укрыт скалистыми полуостровами и самим островом Чилоэ и почти недосягаем по каналу, усеянному множеством коварных, капризно раскиданных и плохо отмеченных рифов, в лабиринт которых не решаются заходить даже малотоннажные суда. Что касается больших кораблей, то им приходится идти открытым морем. Хотя некоторым из них в Монте нашлось бы применение. На севере богатые провинции Льянкиуэ, Вальдивия и Каутин изобилуют скотом, и есть ледники, где свалено мясо крупного рогатого скота, богатое сырье для производства консервированной тушенки. На юге начинается огромный невиданный лес, еще менее изведанный, чем сельвы Бразилии. Еще никто не пытался нарушить его девственные просторы: там могут произрастать деревья неизвестных пород и обитать уникальные животные. Из того малого, что нам известно, флора этой области крайне разнообразна; мягкий и влажный климат обеспечивает ей невероятный рост: по краям этих, так сказать, умеренных джунглей изобилуют кипарисы, лавры и кедры; там растет древнейшее дерево на земле, фицройя. Его ствол возносится на пятидесятиметровую высоту, древесина — стойкая к гниению, сама высушивается за короткое время после того, как дерево срублено, и годится для любого использования.

Но эти богатства хорошо защищены. На всем протяжении от острова Чилоэ до Магелланова пролива о неровный, изрезанный скалистый берег постоянно разбиваются короткие злые волны. Большие суда сторонятся берега и проходят открытым — вечно хмурым — морем. На большом расстоянии друг от друга, в кое-как приспособленных гаванях, встречаются мелкие постройки для обслуживания редких рудниковых разработок. Но и эти пункты, во избежание неприятностей, привязаны к одним и тем же маршрутам. Лабиринт островов и полуостровов, каменных насыпей и скалистых мысов, который тянется от Пуэрто-Монта до мыса Пилар, теоретически известен. Большинство островов — по меньшей мере самые большие — нанесены на карты, но никто никогда не потрудился проверить, насколько рисунок точен, правильно ли отмечена конфигурация берегов и бухт и какие изменения произошли со времени первых исследователей. На эти острова и островки никогда не ступает нога человека. Там происходит — может происходить — все что угодно, и об этом никто ничего не узнает. Однако на первый взгляд, вероятнее всего, там не происходит ничего. Многие из них заслуживают того, чтобы носить название острова Безутешности, самого известного и южного острова архипелага Кергелен.

Остров Буваз — или, если угодно, Кретинодол, как его окрестят впоследствии, — возможно, заслуживал этого названия больше, чем другие. С самого начала он доставил нам массу самых разных проблем. Прежде всего, мы нашли его с большим трудом. Капитан, должно быть, ошибся в расчетах или, точнее, в своих прикидках. Остров оказался куда дальше от чилийского берега, чем он говорил.

Не стану рассказывать о монотонности многодневного зигзагообразного плавания в поисках суши, которая от нас постоянно ускользала. Это ничего не дало бы повествованию, ведь интерес наш был отнюдь не географическим. Скажу только, что в результате всех этих задержек мы прибыли к цели в марте, когда в этих широтах наступает скверная пора. Мы старались скрасить вынужденный досуг, заводя бесконечные споры о шансах обнаружить в глубине разыскиваемого нами каменного горнила остатки или зачатки неизведанной человеческой популяции. В разговорах на эту тему Коррабен был неистощим, а профессор снисходительно позволял выуживать из себя ответы, которые превращались в импровизированные лекции. Сюжет его интересовал. И долго упрашивать профессора не приходилось. Он часто упоминал, что в начале карьеры увлекался исследованиями гормональной недостаточности и не раз сожалел, что не смог их возобновить. Несколько успешных работ, случайно сделанных в другом направлении, создали ему репутацию, пленником, так сказать, которой он оказался. Его специальностью были желудочные заболевания. Он считался светилом по вопросам диеты, недоедания, неправильного питания и, побуждая миллиардеров сидеть на одной простокваше с гренками, сам стал миллиардером. К себе же эту науку не применял, так как имел от природы солидную комплекцию и отменный желудок. Его голова, почти ромбовидной формы, заканчивалась сверху узкой площадкой, засаженной седеющим ежиком, снизу — бородкой с проседью; над живыми глазами козырьком нависали брови, чьи уголки повторяли конфигурацию опущенных кончиков усов; лоб и верхнюю губу соединял прямой тонкий гребень удлиненного носа. Это почти геометрически вычерченное, обычно бледное лицо уже успело обветриться на морском воздухе. Ведь профессор целыми днями расхаживал по палубе яхты «Кроншнеп», которой владел Коррабен и управлял капитан Портье. Капитан был вовсе не старым морским волком грубоватого вида, как того требовала традиция, а тридцатилетним мужчиной, казавшимся еще моложе вследствие своей скромности и даже застенчивости. Его безбородое розовое лицо, светлые, почти белесые волосы только усиливали это впечатление. Тем не менее моряком он был хорошим, в чем мы смогли убедиться, попав в традиционный шторм у мыса Горн. Кстати, в этом Коррабен оказался почти так же хорош, как и он: владелец яхты никогда не вмешивался в управление кораблем; он ограничивался тем, что иногда стоял на вахте и выполнял обязанности старшего помощника, забавляя себя и разгружая капитана.

Тот день — когда туманным утром капитан Портье объявил нам, что виднеется остров, вполне соответствующий, насколько можно судить, описанию капитана Буваза, — был радостным или показался нам таким. Новость ожидали давно. Всем надоело вечно возвращаться к одним и тем же спорам. К тому же остров Буваз перестал быть модной темой, и мы оставались, наверное, единственными, кто им интересовался. И вот мы бросились к бортовым ограждениям со своими подзорными трубами и биноклями, чтобы рассмотреть сушу, замеченную впередсмотрящим.

Сначала мы не увидели ничего. Серая, точнее, черно-серая скала, которая походила скорее на груду мглы; более мрачная туча, осевшая на горизонте, ниже остальных. И все.

Вскоре, выделившись из мутной морской дымки и утреннего тумана, проявился остров, по виду, невзирая на