Твое имя - Эстер И

слез. Но офисный работник оставался так же тверд, как всегда. Он отделился от группы и сделал шаг в направлении Сана.

– Я боялся, что до этого дойдет, – сказал он. – Я наблюдал за тобой весь последний год, только за тобой, мой мальчик. Ты прост, это прекрасная правда о твоем характере. Твои причудливые речи и снисходительные порывы – они причиняют мне боль своей фальшью. И теперь ты действительно покончил с собой. Почему бы нам не отойти в сторону и не поговорить о твоем будущем? Здесь тебе нужно быть осторожным. Не позволяй этим людям прикасаться к тебе своими грязными руками. Кто знает, они могут быть преступниками, проститутками, животными.

Я скрылась в лифте и нажала кнопку десятого этажа.

Я вошла в маленькую комнату с потрясающим видом. Комната была идентична по форме и размеру кабинке лифта, из которой я только что вышла; вместе они образовывали две половины пирамиды. Мне нужно было сделать всего несколько шагов, прежде чем я смогла прижаться лбом к нагретой солнцем стеклянной стене. Я стояла на вершине «Полигон Плаза».

Я смотрела на мир на километры вперед, и ничто из того, что я видела, не было прекрасным. Десятки жилых комплексов, все одинаковых размеров и одинакового оттенка серого, торчали из земли, как жесткие колючки волос. Я наблюдала с такой высоты, что здания, разбросанные по ландшафту четкими рядами, выглядели так, словно они стояли по моей команде. За этими зданиями находилась промышленная электростанция. На ней было три дымовые трубы. У их основания располагалась конструкция из строительных лесов, усеянных размытыми точками света. Как и в многоквартирных домах, там, несомненно, находились люди, но ни одного человека видно не было. Из каждой трубы поднимался столб дыма, который затем уплывал в сторону под действием собственного веса. Дым сгущался, темнел по цвету, приобретая четкие очертания. Он насыщался энергией. Единственным, что двигалось в пейзаже, был дым. И все же в его движении было что-то неживое, ему не хватало отчаянной борьбы за жизнь, а также непредсказуемой безжалостности, присущей природным циклам.

Я обвела взглядом жилые комплексы. Затем увидела, как что-то шевельнулось. С верхнего этажа здания высовывалась рука, лениво покачивающая запястьем. Почти сразу же, как я это увидела, рука перестала двигаться. Затем она исчезла. Я представила, как эта рука скользит от окна в темную комнату. Возможно, сейчас она мыла посуду или гладила рубашку. Я осознала, что внутри всех этих бастионов из металла и бетона сотни рук разжимались и сжимались, ударяли и задевали друг друга, показывали красивые жесты, подобно жестам танцоров. Но потом я представила, как эти здания разваливаются на части и извергают сотни рук, все они пытаются схватиться за что-нибудь, но не находят ничего, кроме воздуха.

Я оторвалась от стекла, воодушевленная уверенностью, что мы с Муном наконец-то оказались в одном месте – не в «Полигон Плаза», даже не в Сеуле, а в месте значительно больших масштабов, в неисчислимой сфере возможностей, где встречи между людьми были обволакивающими и сочными, как свежая мякоть персика. Я чувствовала, что он там, где-то на расстоянии, бродит по той же пустыне, что и я, такой же изгнанник без карты местности. Наконец-то я оказалась в нужном месте. Но это место, именно из-за того, что я была права, было самым пугающим, и в нем было легче заблудиться.

Я услышала, как позади меня открылся лифт. Я молча зашла в него.

Внутри кабины мужчина в черном костюме одновременно нажал верхнюю и нижнюю кнопки. Они дважды моргнули в загадочном согласии, затем лифт заскользил вниз, миновал вестибюль «Полигон Плаза» и погрузился под землю.

Я вышла в помещение настолько большое, что его отдаленных границ не было видно. Оно было разделено на громадные секции, каждая из которых освещалась висячей лампой. Между ними пролегали широкие полосы темноты. Я обнаружила, что стою внутри небольшого прямоугольника света, занятого только вешалкой для шляп, на которой висел черный кожаный плащ. Впереди я увидела Профессора Музыки. Она сидела за письменным столом в синем костюме, который был на пару размеров больше. У нее за спиной возвышались полки с книгами. Справа находилась освещенная секция с кроватью под балдахином, слева – кухня. Я поняла, что эта подземная комната была квартирой Профессора Музыки, в которой не было никаких стен. Она пригласительным жестом указала на стул по другую сторону своего стола. Я пересекла фойе и направилась в ее кабинет.

– Правда там здорово, наверху? – спросила она. – В детстве я мечтала жить в мансарде и читать книги высоко над головами членов моей семьи – быть очень далеко. Комната на десятом этаже – это запоздалое воплощение моей мечты. Без этой комнаты «Полигон Плаза» не смог бы существовать. Во всех аспектах моей жизни я проектирую сверху вниз.

Она оперлась локтем о стол и положила голову на ладонь. На ее лице отсутствовал макияж, и оно было совершенно ненапряженным, хоть и с резкими чертами – она казалась пустым огнестрельным оружием. Постоянное изнеможение было заметно по морщинкам, разбегавшимся от уголков ее глаз, но в них таилось особое очарование, одновременно и деликатность, и жесткость, расслабленность в ее собственных противоречиях. Я чувствовала, что она освободила себя от унижения отказов и что всегда прямо спрашивала о том, чего хочет.

– Ты меня заинтересовала, – призналась она. – Почему ты ушла от остальной группы?

Ее голос не был недружелюбным. Я знала, что было бы бессмысленно говорить без полной откровенности.

– Я не хочу сотрудничать с парнями, – сказала я.

– Но ты, должно быть, поклонница. Иначе зачем тебе участвовать в лотерее?

– Я ищу Муна.

Она опустила руку, которая поддерживала ее голову.

– Ах, – печально вздохнула она. – Ты любишь Муна. Но скажи мне. Разве не было возможности встретиться с ним в репетиционном зале? Ты, должно быть, слышала слухи.

– Я никогда им не верила. Я знаю, что Мун не вернется. С другими парнями покончено, для них нет никакой надежды. Мун никогда бы не согласился на подобный проект.

– В его случае действительно не могло быть и речи о подобном сотрудничестве, – подтвердила она с легким удивлением. – Мун не может идти на компромисс. Но он также не знает, как предъявлять требования к другим. Его работа гораздо более тонкая. Просто находясь рядом с другими мальчиками, он действовал как некий химический реагент, который усиливал самые духовно независимые качества каждого. Это создавало то глубокое взаимодействие, из которого рождалось философское единство между отдельными людьми. Но теперь, без Муна, «Парни» снова распались на отдельные таланты.

– Вы тоже любите Муна, –