Людмила Гурченко. Золотые годы - Константин Купервейс

В свободный промежуток между съемками мы несколько раз выезжали на гастроли в Астрахань, Архангельск, Талды-Курган и другие города. Я очень любил ездить в такие гастроли. Во-первых, много концертов, новый город, новые люди. Это счастье! Постоянная музыка, которую ты делаешь, лепишь со своими коллегами, это взаимопонимание, это праздник. Во-вторых, я всегда ехал на поезде вместе с музыкантами. Мне с ними было очень легко, весело. А уже когда мы приезжали на место, я целиком был с Люсей. Все проблемы сваливались на меня. Холодно в зале – Костя. Свет плохой – Костя. Звук плохой – Костя. Музыкант не то сыграл – Костя. А ребята после концерта собирались у кого-то в номере, накрывали стол и справляли конец рабочего дня. Это было всегда прилично, никто не напивался, но им не хватало меня.

И вот однажды, по-моему, в Талды-Кургане, после концерта мы уже в номерах, Люся легла после трех концертов отдыхать, был включен телевизор, и вдруг я слышу – какой-то стук. Стук как азбука Морзе. И я понимаю, что это музыкантский пароль. Я не могу объяснить, что это такое, могу только простучать. А наш номер находился на одной стороне с ребятами, и рядом, через стенку, жил музыкант Юра Аветисов. Я тихо выхожу на балкон и вижу, как по перилам едет тарелочка с красивой вкусной закуской и рюмочка! Как мне стало хорошо! Друзья! Высовывается голова Юры: «Спит?» «Да», – киваю я. «Ну давай, за тебя!» Выпили. «А теперь за вас!» – говорю я. Выпили. Спокойной ночи. Вот такие друзья. Мой коллектив. Сегодня мы стараемся не теряться, встречаемся, вспоминаем прекрасные времена, тоскуем по сцене.

Тем временем приближались девяностые. Занятости у Люси становилось меньше. Все еще были частые поездки за границу на кинофестивали, на дни советской культуры. Люся начинала волноваться, мы стали больше ездить на концерты. В один прекрасный день Люся вдруг говорит мне, что надо как-то сократить коллектив, много расходов, много людей – нужна только Ирка, ты, звукорежиссер и рабочий. И все. То ли это было желание оторвать меня от моих друзей-музыкантов – Люся старалась создавать вокруг людей, которые ее окружали, одиночество, чтобы рядом, кроме нее, никто не вертелся, короче, распускай всех – и баста! Но мы работали с Роксаной Бабаян, у нас с ней были концерты… Распускай или сам бросай их! Вот так! Так было и с Дубовицким, так она захотела и сейчас, когда коллектив был так доволен, окрылен работой с Люсей…

Это действительно было очень приятно. Всегда полные залы, сотни букетов цветов, всегда лестные и прекрасные отзывы о концерте! Да и работы много. Материально тоже все у нас было в порядке. И вдруг – распускай или сам бросай их! Ну и пришлось мне с кровью вырезать и этот кусок жизни. Коллектив был в недоумении, почему вдруг расставаться, когда все так хорошо!? Но пришлось. Думаю, что даже сегодня, мои любимые музыканты хорошо помнят этот черный день и не могут мне его простить. Хотя я пытался убедить Люсю: это же качество, это живая музыка, это красиво… Нет! Бесполезно. И мы расстались. Простите меня, мои дорогие, талантливые друзья, Миша Чувелев, Боря Ботвинкин, Сергей Щербаков, Виктор Жук, Саша Мисаилов, Гена Комаров. Я вас очень люблю!

В конце 80-х вдруг я стал обращать внимание на Люсины разговоры о том, что ей не нравится район, где она живет. А мы жили рядом с метро «Проспект Мира». Окна, правда, не все, выходили в Ботанический сад. Но район был прекрасный, да и дом Управления делами Совета Министров РСФСР. Уж куда лучше. Но я все чаще и чаще слышал: «Я скучаю по центру, по Маяковке, по старой Москве»… Я напоминаю, какое это тяжелое дело – переезд, ремонт. Но петля сжималась. И в один прекрасный день Люся мне говорит: «Надо пойти к Петрову (большой начальник в жилищной сфере Москвы), поговорить с ним, и он поможет! Легко сказать «поможет»! Я иду. Мы долго общаемся, Саша (так звали Петрова) – очень добрый, интеллигентный человек, хоть и большой начальник, выслушал меня с изумлением.

– Эту совминовскую квартиру поменять на центр!? Здесь же и так центр! Проспект Мира, Ботанический сад, не понимаю! Да еще в новом доме. В том «центре», в который хочет Люся, новых домов не будет. Будут только после капремонта. А вы представляете, что это такое?!

Но все разговоры бесполезны. И начинается работа по подбору квартиры. И не только квартиры, но и клиента в нашу настоящую квартиру. Поскольку дом ведомственный, то желающих будет очень много. Кстати, со всеми нашими министрами и крупными чиновниками у меня были прекрасные отношения. Мы вместе гуляли с собаками, говорили о политике, их очень интересовала наша актерская жизнь. А под нами жил замминистра торговли СССР. Звали его Иван Лукич. Замечательный человек! Он был участником Великой Отечественной, добрый, внимательный. Как-то раз, гуляя с собаками, мы разговорились с ним о проблемах торговли, о том, что купить хорошие вещи сложно, стоим в очередях по нескольку лет.

– А что именно? – поинтересовался Иван Лукич.

– Да вот, например, автомобиль, – брякнул я и насторожился. Зачем? Зачем я спросил? Нашему «жигуленку» уже шел пятый год, и, когда я Люсе намекнул, что неплохо бы машину поменять, она мягко произнесла:

– А зачем? Я народная СССР, за мной всегда приходит машина, а тебе если нужно, то и дерзай сам. Вот так.

… Однажды мы очень спешили на съемку в Останкино, и я выехал на встречку. Конечно же, появился гаишник. Догнал, лихо подрезал меня перед носом. Ну и началось. И когда дело дошло до серьезных мер, я взмолился:

– Мы спешим на съемку, в Останкино, а в машине народная артистка СССР Гурченко. Простите. Пожалуйста.

– А где она сама-то? – полюбопытствовал инспектор.

– На заднем сиденье, – и я, приоткрыв дверь, говорю: – Люсь, покажись, пожалуйста.

На что услышал: «Ты нарушил, ты и разбирайся». И отвернулась.

Неплохо. Слава богу, гаишник увидел ее в глубине машины, а главное, услышал, что и в каком тоне она сказала, и вернул документы, не наказав меня.

Дальше мы ехали в гробовой тишине. «Почему я должна разбираться с твоими нарушениями? Ты мчался и надеялся, что я тебя прикрою? Да?» – сказала она после длинной паузы.

Я промолчал. Но больше никогда не спешил, даже если она просила побыстрей, я припоминал ей тот случай.

… Через некоторое время Иван Лукич пригласил меня к себе на прием, но с письмом от Людмилы Марковны с просьбой «в виде исключения» разрешить купить автомобиль»! Назавтра я был в Министерстве торговли, зашел к Ивану Лукичу, передал письмо и… через неделю мы были на новой машине. Не могу сказать, что Люсе эта история очень понравилась, но когда я попросил ее спуститься вниз к Ивану Лукичу или пригласить его к нам, а он часто с восторгом рассказывал, что слышит, как мы репетируем военные песни, Люся категорически отказалась. «Подари ему что-нибудь» – вот и вся благодарность.

И вот теперь смена квартиры. Я знаю, что Люся ни в один кабинет не зайдет. Даже когда она познакомилась на каком-то съезде с министром финансов СССР Василием Гарбузовым и он пригласил ее к себе в министерство и дал телефон помощника, пошел к нему я. Она, правда, позвонила, сослалась на плохое самочувствие. И позже, перед каждой поездкой за границу, я ходил в Минфин в приемную Гарбузова и подписывал у него «в виде исключения» разрешения вывезти 50, а иногда даже 100 долларов! Поэтому я был уверен, что придется все доставать с именем Гурченко. А ведь это же стройматериалы, сантехника, рабочие, электрика. Это сейчас все проще простого. А тогда в магазинах ничего подобного вообще не было. Может быть, меня читатели не поймут и с возмущением скажут: ну не ей же самой делать ремонт, бегать по магазинам (в которых ничего нет). Конечно, не ей. Но! Один звонок – и все решено. А так «Здравствуйте. Это Костя, муж Людмилы Гурченко. У вас можно купить «в виде исключения» югославский унитаз?» А в ответ: «А что, она сама не может прийти?» – так часто бывало.