Людмила Гурченко. Золотые годы - Константин Купервейс

Кстати, когда они уезжали, Яна оставила в подарок Люсе целый чемодан брендовых, настоящих модных вещей. И в фильме «Моя морячка» Люся снималась в костюмах Яны Брикнер-Брусиловской, замечательного человека, доброго, щедрого, умного, с фантастическим чувством юмора. (А в титрах «Моей морячки» было написано: «Костюмы из личной коллекции Л. Гурченко»).

Так вот, в это самое трудное для меня время позвонил из Израиля Марик и предложил мне бизнес. Надо было ездить по книжным ярмаркам и магазинам и покупать книги, которые востребованы в Израиле, и отсылать по почте ему в Хайфу. У него был свой магазин книг и видеотека. Ну вот, наконец, есть дело. Марик платил мне 1000 долларов в месяц. Приезжая в Москву, он привозил деньги, торжественно вручал их, а за два дня до отъезда начинал меня уговаривать опять купить на них книги и отослать, а за это обещал премию.

Я, конечно, уступал. Хотя жил очень скромно. Спасали рейды «таксиста» Кости от метро и обратно. Марик привозил мне много красивой одежды, он был большой модник, а однажды привез очень дорогой двухкассетник и много всяких мелочей в дом. У меня почти каждый день были репетиции, подготовка к полугодичной поездке в Голландию для работы в ресторане. Марик как-то раз сказал мне: «Слава богу, что вы разошлись с Люсей. А то бы вообще поубивали друг друга». Оказывается, он еще на гастролях в Израиле почувствовал напряженность в наших отношениях.

И вдруг в один прекрасный день звонок. Скажу честно, в этом круговороте я уже начал немного успокаиваться, почувствовал свою нужность, занимался любимым делом, музыкой, и еще очень выручали приезды Марика.

– Это я. У меня так нога болит сломанная. Еле хожу, – и никакой злобы, крика…

И я, как зомбированный, говорю:

– Сейчас приеду.

– Нет, подожди, через час перезвоню и скажу точно.

– Почему через час?

И тут меня осенило. Люся хочет приехать сама, сюрпризом. И чтобы я не знал когда. Посмотреть, а может быть, у меня кто-то есть, или я спился, валяюсь пьяный, или еще что-то… Я почему-то спрятал двухкассетник и снял с себя рубашки Марика (это была отрыжка жизни с Люсей, когда каждый последующий шаг надо было обдумывать). И что вы думаете? Ровно через час звонок в дверь. Открываю. Стоит Люся. Заходит. Осматривает квартиру. Все тихо, чисто, никого нет.

– Ты один? – спрашивает.

– Ну ты же видишь, конечно, – отвечаю.

Села. Смотрим друг на друга. Рассказала про больную ногу. А потом тихо сказала: «Поехали домой…» Я как под гипнозом. Понимаю, что ехать нельзя, не надо опять бросать музыкантов, бросать Марика. Понимаю, что уже ничего не может измениться… Но… как в тумане поднимаюсь, одеваюсь и иду к двери.

– Возьми с собой самое нужное… остальное потом привезем.

И мы пошли вниз, молча, не глядя друг другу в глаза. Люся села в свою машину, я в свою. Поехали. Ехали долго, я видел, что Люся очень внимательно следит, чтобы я не отстал.

И вот опять Трехпрудный переулок. Квартира, где много чего было сделано моими руками, это мелочи, но я смотрю, и становится как-то грустно. Я не могу описать своего состояния на тот период. Вроде бы и вернулся, но внутри какая-то тревога, страх, не пойму перед чем. Наверное, перед завтрашним днем. Именно перед завтрашним. Заметил в доме изменения: новая аппаратура для прослушивания музыки и еще какая-то бытовая техника. Люся достаточно любезная, но чувствую: ее что-то внутри раздирает, то ли жажда выяснить отношения, то ли разобраться, как жить дальше.

Первое время разборок было немного. Где-то по два раза в неделю. В основном выяснялось, что я делал эти несколько месяцев, собирался ли уехать и был ли у меня кто-нибудь… С большим трудом каждый раз повторял я одно и то же. В это время съемки «Сексказки» заканчивались, впереди не было никаких работ и… вдруг звонок!

Приглашают на гастроли в США. Интересный маршрут, неплохой гонорар, в конце лета. Все устраивает. Начались переговоры. Прошел уже месяц, как вернулся из Люблино. Конечно, я понял, что есть свой родной дом. Мне там было спокойно, безмятежно и, главное, свободно. Но с Люсей все равно отношения были натянутые, в любой момент без видимых причин могла разразиться ссора. Она очень переживала, злилась, что я ушел, что она за мной приехала, а не я приполз к ней. Она всегда уходила первая, а тут Костя ушел! Я так резко говорю про те месяцы, потому что всем своим видом Люся показывала, что я ее предал. И все мои ответы не принимались.

За месяц мы срочно продали мою машину («зачем нам две машины, все равно мне на съемки присылают»). Потом продали два синтезатора, у нас было три («зачем нам три синтезатора, ведь теперь ты будешь играть мне на одном»), и весь комплект прекрасной аппаратуры для концертов: шесть больших колонок, пульт, два усилителя и т. д. Все. Назад дороги нет. Только теперь я понимаю, что это было сделано для того, чтобы меня «обезглавить», лишить главного. Музыки. Только с Людмилой Марковной! Самому – дороги нет! И сам не пойму, почему я так легко с этим смирился. Вот и подошло время вылета. Визы готовы, нам дают сопровождающего (без него нельзя), берем с собой синтезатор, микрофон и еще кое-какие электронные «примочки». Вечером перед вылетом опять был неприятный разговор, а вылет в 7 утра, в Шереметьево надо быть очень рано. У нас был кофр (специальный чемодан для инструмента) нестандартного размера и очень тяжелый. Еле дотянул его до машины. Приезжаем в Шереметьево. Сопровождающий заказал депутатский зал (сейчас ВИП). Идем, и вдруг мне на шею бросается женщина:

– Костя, дорогой, это ты??? Сколько лет прошло! Как я рада тебя видеть! Ты меня узнаешь? Я Ольга!

Я посмотрел на Люсино лицо и понял: мне конец. Она побелела.

Женщина поворачивается к Люсе и радостно кричит:

– Здравствуйте! Представляете, мы не виделись с 1967 года! Мы учились вместе!

– Где? – холодно спрашивает Люся.

– В Институте культуры, на Левобережной.

– Понятно. Что-то я не помню, что ты учился в Институте культуры.

– Так это было в 1967 году! – выкрикнул я.

Но Люся уже пошла в депутатский зал. Мы поговорили с Ольгой, вспомнили те прекрасные времена, и тут она мне сообщила, что провожает своего друга, который везет Гурченко в Америку! У меня аж скулы свело. Она Люсю не узнала! Я быстро объяснил изумленной Ольге, кто я, с кем я и куда лечу, и быстро пошел за Люсей. Она уже сидела в зале. И я с грустью понял, что все гастроли пройдут под флагом моей встречи с Ольгой.

А в действительности дело было так. Мы вместе поступали в Институт культуры. И около года я ходил на подготовительные курсы, где познакомился с Ольгой. Это была очень красивая девушка. И конечно, я был в нее влюблен! Она была моя первая любовь… Но ведь это было в 1967 году!

Зайдя в зал, я увидел сидящую Люсю белого цвета. На меня она даже глаз не подняла. Рядом сидела известная женщина-космонавт. Уже подходя, я почувствовал неладное. Люся нервно сняла серьги, которые я привез из Лаоса (сапфиры с бриллиантами) и швырнула их на пол. Она очень любила эти серьги и всем говорила, что их я привез ей из Лаоса. Все сидящие в зале затихли. Думаю, что не весь народ, сидящий в зале, узнал народную артистку. Я начал искать на полу эти серьги, наконец, нашел.