Украсть богача - Рахул Райна

трудового дня. Все они старались выглядеть и пахнуть безупречно. Руди поступал умно. Приезжал пораньше, рассказывал им анекдоты. Задерживался после съемок, делал селфи, подписывал фотографии, потом уходил, срывался где-нибудь в коридоре, я находил его, успокаивал, отправлял домой. Там он часами сидел в телефоне, писал и проверял сообщения.

Им можно было втюхать любую дрянь, этим женщинам, что сидели дома и смотрели нашу передачу: они покупали дурум[130], растительное масло, стиральные машины, сари, массажеры для спины, косметику, первый филиппинский компьютер, меняли старенькие мопеды на дешевые семейные автомобили (случись авария – и пассажирам каюк). Жены сотен миллионов офисных сотрудников, крестьянских сыновей, вырвавшихся из тысячелетней сельской скуки благодаря американским пенсионным фондам, которые стремятся нажиться примерно на всем.

Эти женщины жалели, что не им довелось его родить, щипать за пухлые щечки, ласкать и баловать – а лучше все сразу.

Эти женщины отродясь не встречали умного и внимательного мужчину. Отцы с ними не разговаривали, мужья не слушали.

А Руди слушал. Оберой рявкал мне в ухо: «Время, время, время», а Руди стоял и слушал истории конкурсанток. Спрашивал, что они думают о том-то и том-то, какие любят телепередачи, какие смотрели фильмы.

Когда он преклонял колена перед пожилыми конкурсантами или принимался рассуждать об Индии в новом тысячелетии, они с трудом подавляли вздох.

В этой стране можно озолотиться, притворяясь идеальным упитанным сынком.

Руди играл с аудиторией. Когда участники рассказывали о своей трудной жизни, он проникновенно смотрел в камеру, а еще ему отлично удавались сочиненные нами монологи о силе народа, о родителях, братстве и проклятом Пакистане.

Может, в другой стране и получится снять викторину, не упоминая о тысячелетних культурных традициях и семидесяти годах губительной геополитической вражды, но только не у нас.

В перерывах Руди сбегал. Куда и зачем, даже знать не хочу.

– Какая же скука, чувааак, – говорил он мне на ухо. – Так скучно мне не было лет с десяти, когда родители увлеклись религией и мне приходилось часами бить в сраный бубен, пока они читали Хануман-чалису[131].

Окончание первой съемочной недели мы отправились отмечать в паназиатский бар-ресторан в Хан-Маркете. Руди то и дело останавливали, просили сделать с ним селфи, дать автограф. Суши и пиццу в этом заведении подавали исключительно с трюфельным маслом, которое я терпеть не могу, однако же вслух сказал: «Изумительно!» Прия только бровь подняла. И предложила посидеть за барной стойкой, что-нибудь выпить. Мы отошли от столика, протолкались сквозь толпу восходящих кинозвезд, юристов и руководителей нефтяных компаний. В таких местах собирались важные шишки: ведь здесь было то, что в бесплатных бортовых журналах некоторых авиакомпаний называют «бруклинским шиком». Что это такое, не знает никто, но богатые и знаменитые сюда валили валом.

Мы готовы на что угодно, лишь бы пустить пыль в глаза иностранцам. Нас послушать, так мы дружим со всеми странами. Вы из Америки? Правда, ваш президент Икс – лучший? Ах, вы голосовали за другого? Да, мне он тоже больше нравится. Вы из России? При СССР мы были такими друзьями, мы всегда были союзниками, посмотрите хотя бы на наши «МиГи». Великобритания? Легче легкого. Израиль? Только мы с вами и защищаем весь остальной мир от мусульман.

Мы с Прией заказывали мохито, когда у нас за спиной какой-то менеджер по работе с клиентами сказал своему товарищу: «Вы, индусы, умеете держать своих баб в узде. Не то что Запад. Мы ослабели, повыродились. Человечество погубят последствия сексуальной революции».

Я смущенно взглянул на Прию. Хотел было что-то сказать – что угодно, – но тут к нам пробрались Руди с Обероем и схватили наши коктейли.

– Закажи еще, – рявкнул мне Руди.

Он отчаянно старался показать, кто тут главный, но Шаш Оберой не сдавался. Начальник здесь он. А Руди – просто звезда. Неизвестно, кто сильнее, вот они и сталкивались лбами, пытаясь это выяснить, причем последние полгода занимались этим ежедневно.

– Я думаю купить дом в Дефенс-Колони[132], – самодовольно произнес Оберой, вокруг которого потихоньку собралась толпа.

Вылитый Сумит, «мистер Пако Рабан», мистер «Рамеш, у тебя нет амбиций», только потолще и стероиды не принимает. Подхалимы заохали, заахали.

– В Дефенс-Колони? Сейчас что, восемьдесят пятый год? Ха-ха. Шучу, Шашанк, – ответил Руди.

Оберой побагровел и, чтобы успокоиться, приобнял вылезшую вперед девицу, которая все это время стояла позади него. Девица испуганно обернулась.

Это злополучное соперничество между Обероем и моим хозяином впоследствии «обернется проблемами», как сказали бы англосаксы.

Жаль, что тогда я не придавал этому значения. Иначе постарался бы сгладить углы.

Но я ничего не замечал, не слушал, как Оберой треплется о домах, шмотках, виски и бабах, а Руди посмеивается над ним: я не сводил глаз с Прии.

Я влюбился по уши.

В тот первый вечер все решала она, причем без единого слова. Мы ужинали там, где выбрала она. Пили то, что она хотела. Эти двое воображали, будто они здесь главные, но где бы они были, если бы за них не горбатилась Прия?

Ей приходилось устраивать чей-то день рождения, потом прощальную вечеринку для кого-то – словом, она делала все, чтобы сотрудники работали и шоу продолжалось.

В Прии привлекала уверенность.

В тот вечер Оберой решил попытать счастья. Убрал руку с талии стоящей рядом девицы, подвинулся к Прии и как бы невзначай оперся на ее табурет.

У меня перехватило дыхание, как от дыма фейерверков на Дивали. Неужели ревную? Я определенно опережал события.

Прия неловко пошевелилась, передвинула табурет чуть вперед, но Оберой снова оперся на него, а потом еще и хлопнул по нему ладонью. Прия не сводила глаз с коктейля, который готовил для нее бармен, а рука Обероя пробиралась дальше, к ее бедру.

Обычно я ни во что не вмешиваюсь. Молчу. Не отсвечиваю. Но с Прией не удержался.

Мне захотелось ему врезать. И я понял, что вот-вот врежу ему, пожертвую славой, деньгами, всем, чего добивался, пожертвую карьерой Руди…

Но нас выручил звонок.

В сумке у Прии зазвонил телефон. Она достала его, поднесла к уху.

И улыбнулась. Ее спас – кто бы вы думали? Благослови бог индийских жен, которые долгие тысячи лет защищают девичью чистоту и оберегают невинность.

– Ваша жена, мистер Оберой. – Прия наконец-то взглянула ему в глаза. – Говорит, что в интернет-магазине отклонили платеж с вашей карты.

Оберой убрал руку. С этого мудака мигом слетела спесь. Схватил телефон и был таков.

Прия взяла коктейль. Мы переглянулись. Мне хотелось что-то сказать, что-то сделать, но она с улыбкой подняла бокал, и я в ответ поднял свой.

Я должен был ей помочь.