Училка и миллионер - Маша Малиновская

Я чувствую каждый сантиметр его тела. Да, именно — всего его. Чувствую эрекцию, упирающуюся мне в бедро. Костя делает это намеренно — наблюдает мою реакцию.

А какой она может быть? Я начинаю задыхаться. От желания и от страха. Понимаю, что то, что не произошло вечером, может произойти сейчас. В голову приходит мысль, что вот этот огромный орган, прижавшийся к моему бедру, слишком велик, чтобы войти внутрь меня.

Раньше меня занимали мысли, что вот так просто отдаться Макарскому — недопустимо, что это неправильно, и я потом пожалею. Что для него это лишь игра, а для меня важный шаг. Сейчас же я впервые задумываюсь о том, что это, очевидно, будет больно. Не морально — физически. Почему-то меня пугала моральная, эмоциональная сторона близости с Костей, а сейчас, когда мы уже почти к ней перешли, я вдруг задумываюсь, что лишится девственности, вероятно, больно. Я это и так понимала раньше, но как-то эти мысли сильно меня не донимали, теперь же…

Костя тоже распаляется. Я чувствую это, замечаю по его дыханию, которое становится более шумным и глубоким. Ощущаю под своими пальцами мурашки на его коже, когда веду ногтями по шее. Мне приятно осознавать, что я тоже влияю на него.

Макарский делает мягкий толчок, позволяя ещё сильнее почувствовать своё возбуждение. А мне вдруг хочется трусливо сбежать. Кажется, я не готова расстаться со своей невинностью прямо сейчас.

— Мне надо в душ, — шепчут, слабо упираясь ладонью ему в плечо. — Я ведь вчера так и не сходила после… после… Ну в общем, надо.

— Никуда тебе не надо, — отвечает тоже негромко, а потом сдёргивает покрывало, заставляя резко втянуть воздух носом. — Я очень хочу тебя, Катя, но уже сказал, что спешить не будем. Так ведь даже интереснее.

Он тянет меня чуть на себя за плечи, а потом ловко переворачивает, подтянув под бёдра подушку. Оказавшись в очень неоднозначной позе, с торчащей кверху обнажённой попой, я пытаюсь возмутиться, но мне это толком сделать не дают.

— Лежи, — говорит Макарский, мягко вдавливая мою голову в подушку, заставляя почувствовать себя очень уязвимой. — И не смей шевелиться, маленькая непослушная училка, сейчас мы поговорим о том твоём сообщении. Или ты думала, я просто так тебе его спущу?

— Все расселись? Соблюдаем в автобусе порядок, не сорим, никаких фантиков и пачек от чипсов, имейте ввиду!

Ещё раз пересчитываю детей, проверяю приказ, дорожную карту, сверяю с данными у водителя и сажусь в свою кресло. Экскурсовод подключает микрофон и начинает рассказывать ребятам, пока автобус плавно движется в сторону трассы.

Умащиваюсь в кресле удобнее, но расслабиться сразу не получается. Едва сдерживаюсь, чтобы не поёрзать в поиске более удобной позы.

А всё потому, что мне неудобно в узких джинсах после того, что делал со мной ночью Костя. После столько раз испытанного удовольствия, мои половые органы отекли и стали очень чувствительными, что сейчас вызывает дискомфорт.

А ещё такое ощущение, что и мозги тоже отекли, потому что мне сложно сосредоточиться. Приходится буквально вручную удерживать своё внимание, пытаясь обуздать рассеянность.

И вот сейчас, когда дети слушают экскурсовода, я отпускаю контроль над мыслями, и они уносятся в сегодняшнюю ночь. Чувствую, как по телу медленно разливается волна тепла от воспоминаний о том, что Макарский вытворял с моим телом. Я будто вязну, и очень надеюсь, щёки не станут розовыми.

* * *

… Задерживаю дыхание и напрягаюсь. Он меня ещё даже не коснулся, а мне уже страшно представить, что же будет делать. И будто специально тянет, чтобы помучилась в неизвестности, проходит ожиданием по нервам.

Я не выдерживаю и открываю глаза, пытаюсь чуть повернуться, чтобы увидеть, что происходит сзади, вдруг получаю лёгкий шлепок по ягодице.

— Я тебе запретил шевелиться, ты не забыла?

Где-то в районе желудка появляется дрожь и какое-то ощущение прохлады. А вдруг от сторонник садомазохизма какого-нибудь?

Я чувствую, как от этого предположения происходит выброс адреналина. Сердце, и так стучавшее быстро, разгоняется ещё сильнее. Я возбуждена, но вдруг хочется прикрыться, спрятаться, не быть столь уязвимой.

— Ты, случайно, не любитель всей этой БДСМ-тематики? — спрашиваю, напрягаясь.

— Нет, — отвечает Макарский со смешком, а сам прикасается к моей коже, мягко, очень нежно ведёт пальцами сзади по бедру и по ягодице. — Я с интересом отношусь в жёсткому сексу, но без крайностей. И, к тому же, это пока не наш с тобой вариант.

Я уже собираюсь чуть с облегчением выдохнуть, как он снова шлёпает меня. Не больно, но ощущения очень острые и будоражащие.

— А наказать я тебя и по другому могу за дерзость, — он продолжает гладить меня, подбираясь пальцами всё ближе к чувствительной сердцевине, но не касается. — И для этого совсем необязательно причинять боль, Катерина. Хотя, если тебе станет интересно, мы можем попробовать. Позже.

Он говорит, а я слышу, как его голос становится ниже, наполняясь вибрирующими нотами, что странным образом отдаются у меня внутри. Магия, когда так один человек влияет на другого. Для меня магия, по крайней мере.

Он гладит кожу, едва-едва цепляя половые губы, совсем чуть-чуть. И это меня распаляет, заставляет желать, чтобы он коснулся и там. Потрогал, погладил. Я даже выгибаюсь немного навстречу его пальцам, но за движение получаю новый шлепок.

Ощущения смешиваются, становятся непонятными. Я упираюсь руками вперёд и прикрываю глаза. Секунда за секундой ползут так медленно, неестественно медленно, но Костя так и не трогает меня там, где я изнываю от желания его прикосновения. Я уже сама чувствую, насколько влажная. Промежность ощутимо пульсирует, и мне хочется застонать. Пока получается сдерживаться и лишь шумно дышать.

— Костя… — прошу, уже не в силах терпеть его пытку, — пожалуйста…

— Что пожалуйста? — спрашивает едва ли не будничным тоном.

Я не могу озвучить это вслух. Язык будто к нёбу прирастает. Макарский ведь и так всё понимает.

— Прикоснись… — выдыхаю, зажмурившись.

Он прикасается. О да. Кладёт ладонь мне на поясницу, надавливает, а потом погружает пальцы между моими влажными складками. Невероятно приятно. Я сейчас уже совершенно не думаю о стеснении, каком-то смущении. Стараюсь не представлять, как выгляжу сейчас. Просто упираюсь лицом в кровать и ловлю ощущения, которые дарят мне руки Константина.

Но, вопреки моим ожиданиям, он не дарит мне столь желанную и быструю разрядку. Продолжает медленно ласкать, мягко гладить, раздвигать и снова гладить, старательно обминая точку, которая могла бы покончить с моими мучениями.

А потом мне приходится напрячься, потому что его палец осторожно протискивается внутрь меня. Я вздрагиваю и охаю.

— Расслабься, Катя, — мягко говорит Макарский. — Не больно?