Эскорт для чудовища - Анна Шварц

Господи, чем дальше, тем хуже. Я ведь просто хотела подзаработать, изображая из себя милую воспитанную девочку рядом с очередным богачом, получить свои деньги, и продолжить дальше жить, а такое чувство, будто я с размаху ступила в это болото под названием «жизнь Смоленского» и с каждой секундой ухожу в него с головой.

Странная смерть Али, теперь вот этот мужик… кем он приходится Смоленскому и почему так унижает его?

— Это мой отец, — внезапно произносит он, и я ахаю, закрыв ладонью рот, понимая, что задала вопрос вслух.

* * *

Пока Смоленский обменивается с людьми рукопожатиями и перекидывается парочкой слов на прекрасном английском, я в шоке беру у официанта бокал с чем-то светленьким и потихоньку осушаю его, стараясь выглядеть спокойно. Хотя, чувство такое, будто мои вытаращенные глаза никак не могут вернуться в нормальное состояние.

Почему Смоленский сказал мне о таком? О его настоящем отце? Это разве не должно быть тайной? Или, решил, что я слишком много услышала, поэтому можно и удовлетворить мое любопытство?

«Свыкнись с мыслью, что я всегда забираю самое лучшее. А твой отчим подбирает объедки. Твою мать, например. И тебя.»

Боже, получается, что тот мужчина, которого я считала отцом Кирилла, на самом деле ему отчим?

«Во мне нет ни капли голубой крови».

А-а, вот почему Смоленский сказал эту странную фразу, когда я ляпнула про то, что в нем течет кровь аристократов, рассматривая дом его прадедушки. Он и впрямь не имеет никакого отношения к династии этих богачей. Ему досталась только фамилия… и отчество? Владимир Смоленский женился на его матери. Получается, он усыновил Кирилла… и как настоящий отец это ему позволил? Без скандалов? Серьезно?

Потрясающе шокирующие факты.

— Слышь, Саша, — тихий и едкий шепот обжигает мое ухо, и я замираю, почувствовав, как Смоленский снова сжимает мой бедный локоть, — если ты будешь стоять, как изваяние и пялиться в пространство, я тебя выгоню.

— А, прости, — я отмираю, — я задумалась.

Выгонит? Выгонит ли? Или после всего этого закопает вместе с контрактом о неразглашении? Я почти что чувствую холод моей будущей могилы, и смех Смоленского, который кидает сверху последнюю горсть земли на бедную Сашу, которая случайно слишком многое услышала.

Впервые чувствую себя совершенно растерянно в такой толпе людей, хотя раньше все эти сборища и встречи были моей стихией. Понимать английскую речь становится еще сложнее и я упускаю суть каждого разговора, который заводит Смоленский с людьми — мне остается только глупо улыбаться и изредка отвечать на вежливые комплименты.

— Простите, Кирилл, — говорит с легким акцентом сильно пожилой мужчина азиатской внешности, — с тем местом возникли проблемы. Пришлось переуступить другому человеку на невероятно невыгодных условиях. Сильно сожалею, но сами понимаете, вести бизнес в другой стране — трудно. Иногда вас заставляют делать то, чего вы не хотите. С вами бы я был рад сотрудничать, но…

«Вот врун» — думаю я, глядя на этого человека, — «как складно отмазывается и даже не краснеет».

Хотя, я даже не знаю, почему меня это задевает. Потому что я сама проходила через подобное? В мелких масштабах, конечно, но… я знала, что никто в лицо тебе не скажет «мне выгоднее сотрудничать с другим человеком», а будут юлить до последнего, стараясь сохранить хорошие отношения на всякий случай.

От стресса у меня даже кусок в горло не лезет, несмотря на кучу вкусностей, которые тут подают.

В какой-то момент я отхожу в сторонку и пытаюсь снова дозвониться матери.

«Абонент недоступен» — говорит равнодушно голос, а сердце пропускает удар. Да что ж это такое? Почему так долго она не отвечает?

Я на всякий случай пополняю ей баланс. Кто знает, вдруг деньги кончились и заблокировали вызовы?

«Абонент недоступен».

Черт. Все отходит на второй план, остается одна мысль — «я должна вернуться обратно и узнать, что случилось». Я открываю сайт по продаже авиабилетов и издаю тихий стон — свободные билеты есть только на утренний рейс.

— Мне нужно кое-что обсудить с тобой, — произношу я, когда мы со Смоленским покидаем этот светский раут и возвращаемся в машину. Честно говоря, после вызывающе дорогого запаха смеси духов, запах салона машины мне кажется почти что родным.

Смоленский не отвечает. Когда я поворачиваюсь к нему, то начинаю жалеть, что все так неудачно совпало: он выглядит потерянным. В глубине души я его понимаю — неприятности просто выскочили из-за угла и вмазали ему в нос…а теперь и еще и я собираюсь свинтить.

Но и у меня свои проблемы.

— Кирилл, — еще раз зову я его и он, наконец, косится в мою сторону, — у меня в семье проблемы. Мне надо вернуться домой. Ненадолго. Я надеюсь, что все в порядке, и я смогу…

— Ага, — отзывается он сухо, — валяй.

У меня дергается бровь от неожиданности. Так просто?

— Я собираюсь заказать билеты на утро, — еще раз на всякий случай поясняю я, — думаю, мне хватит одного дня, чтобы разобраться.

— Билеты? С утра мы должны улететь отсюда, — Смоленский хмуро смотрит на меня, — в восемь у нас вылет. Мы вернемся обратно, потому что без покупки того места под отель мне делать тут нечего. Черт, — добавляет он сквозь зубы и я понимаю, что он в ярости, — можешь лететь со мной, на хрен тебе билеты, Саша?

— Хорошо, — быстро произношу я, чувствуя совершенно растерянной. Неужели получается, что Смоленскому больше не нужно будет сопровождение и я освобожусь раньше, чем ожидала? Не знаю даже, что я чувствую больше по этому поводу — радость или… разочарование? Конечно, я же не узнала почти ничего о сестре. Ради этого я бы потерпела хоть неделю, хоть две.

Это все равно, что приехать на Мальдивы, наступить ножкой на песочек и тут же улететь обратно. Такое же чувство. Приехать в Париж и не увидеть Эйфелеву башню. Приехать в США и провести все время в хостеле.

— Что у тебя случилось? — внезапно задает Смоленский вопрос, и я впервые замечаю, что его взгляд изменился — он смотрит на меня с неподдельным интересом… что, его правда это беспокоит?

— Не могу дозвониться целый день до матери, — поясняю я, — никогда такого не было. К тому же, она сейчас в больнице с Майей…

Я затыкаюсь.

«ТЫ ЧТО, ДУРА?!» — кричит в панике разум, когда я понимаю, что ляпнула. Время замедляется, пока я с ужасом жду, когда у Смоленского в глазах зажжется искорка понимания… удивления… любая эмоция, которая покажет мне, что все, я спалилась. Но он только дергает бровью.

— С бабушкой, — выдавливаю быстро я. «Какая бабушка, Саш? У вас уже нет бабушек, идиотка» — сетует разум, а я молюсь, чтобы не покраснеть от такого лютого вранья, — она заболела, и теперь боюсь, что там что-то произошло.