Круглый дом - Луиза Эрдрих

– Значит, увидимся! – Он отвернулся. Но тут же повернулся с чуть заметной усмешкой. – Сигареты убивают.

Я стоял, точно к земле прирос, и смотрел, как он вошел в подвальную дверь церкви на вершине холма. Потом прислонился спиной к дереву – не привалился без сил, а как бы соединился со стволом. Меня переполняла странная энергия. Связь с деревом помогала мне думать. Я решил перво-наперво не ругать себя за то, что сейчас произошло между мной и священником. Я же не мог отказаться. Отказаться от рукопожатия с человеком в резервации было равносильно пожелать ему смерти. Хотя я и желал смерти отцу Трэвису Возняку и даже хотел сжечь его заживо, это мое намерение зиждилось на твердом убеждении, что именно он напал на маму. Он виновен! Но мой отец ни за что не вынес бы решение, лишенное веских оснований в виде улик. Я почесался спиной о шишковатую кору дерева и уставился на дверь, за которой исчез священник. Дверь, ведущую в подвал церкви. Я вознамерился раздобыть эти веские улики и думал, что, когда вернутся мои друзья, они мне помогут.

Энгус пришел вместе с Каппи. А тот принес для меня картофельный салат в пакете из-под хлеба и пластиковую ложку. Я сделал из пакета плошку, свернув его верхний край, и стал наворачивать салат. В нем, помимо картошки, я нашел соленые огурцы и крутые яйца, а сдобрен салат был соусом из майонеза и горчицы. Наверное, этот салат сделала кто-то из тетушек Каппи. Мама такой салат готовила так же. Я тщательно выскреб ложкой пакет изнутри. А потом рассказал Каппи о подслушанном мной вчера вечером разговоре дома и о том, что отец подозревает священника.

– Отец говорит, что священник был в Ливане!

– Ну и что? – отозвался Каппи.

– Он служил в морской пехоте.

– Мой отец тоже, – заметил Каппи.

– Думаю, нам надо выяснить, не пьет ли отец Трэвис пиво «Хэммз», – сказал я. – Я как раз собирался его об этом спросить. Но потом решил, что так выложу все свои карты. Зато я выяснил, что у него есть алиби. Но его алиби надо проверить.

– Его что? – не понял Энгус.

– Оправдание. Он сказал, что днем в то воскресенье проводил богослужение. Теперь надо просто спросить у тети Клеменс, правда ли это.

– А может, оставить пару банок «Хэммза» у него на крыльце и посмотреть, станет ли он их пить? – предложил Энгус.

– Да кто ж откажется от дармового пива? Особенно ты, Суперстар! – усмехнулся Каппи.

– Надо застать его пьющим «Хэммз» дома. За ним стоит последить.

– Что, заглядывать священнику в окна?

– Да! – твердо заявил Каппи. – Мы на великах объедем церковь и монастырь, доедем до старого кладбища. А потом проберемся сквозь ограду вместе с великами и пройдем между могил. Дом священника стоит рядом с кладбищем, ворота ограды на замке, но там можно протиснуться. Когда стемнеет, подкрадемся к его дому.

– У священника есть собака? – спросил я.

– Собаки нет, – помотал головой Энгус.

– Хорошо, – кивнул я. Но в тот момент меня, честно говоря, пугало не то, что священник нас поймает. Меня нервировало кладбище. Я же недавно видел призрака. И одного раза мне было достаточно. К тому же отец рассказывал, как призраки появлялись на кладбище, где он работал землекопом. На том кладбище был похоронен отец Мушума, который сражался при Батоше вместе с Луи Риэлем[19] и через несколько лет погиб, упав с лошади. Там же захоронили Северина, брата Мушума, который недолго служил в церкви священником, и его могилу отметили особым кирпичом, выкрашенным в белый цвет. И еще похоронили одного из троих, кого линчевали в Хупдэнсе: тело мальчика сняли с виселицы и предали земле, потому что ему было всего тринадцать. Как и мне. Мушум все это помнил. Другой брат Мушума Шаменгва, чье имя на языке оджибве означает «Бабочка Монарх», был похоронен тоже там. И первая жена Мушума, рядом с которой он завещал себя похоронить, лежала под плитой, поросшей серым лишайником. Там же была похоронена его мать, которая после смерти в младенчестве его младшего братика замолчала на десять долгих лет. И там же была похоронена вся семья моего отца, и семья моей бабушки, и семья ее матери, из которых кое-кто обратился в католичество. Мужчины были погребены в западной части кладбища рядом с приверженцами традиционных индейских верований. Все они исчезли в земле. Над их могилами воздвигли небольшие хижины, где могли обитать и питаться их духи, но эти хижины, не простояв очень долго, разрушились, обратившись в ничто. Я знал имена наших предков – о них мне рассказывал и Мушум, и отец, и мама.

Шаванобинесиик, Элизабет, Буревестник-с-Юга, Адик, Майкл, Карибу. Квиингвааджи, Джозеф, Росомаха. Машкики, Мэри, Шаман. Омбааши, Алберт, Подъятый-Ветром. Макунз, Медвежонок и Птица-Стряхивающая-с-Крыльев-Лед. Они жили и быстро умерли в те годы, когда наша резервация только создавалась, и все умирали прежде, чем кто-то мог записать их воспоминания или высказывания, да еще в таких умопомрачительных количествах, что было трудно всех упомнить, не проговаривая вслух их имен, как иногда делал мой отец, читая историю нашей резервации: «И вот в наши края пришел белый человек и положил их всех в сырую землю», – эта строка звучала словно пророчество из Ветхого Завета, а на самом деле была простой констатацией факта. И я страшился войти на кладбище ночью не потому, что страшился погребенных там любящих предков, а потому что боялся получить нокаут от нашей истории, которую я собирался постичь. Старое кладбище таило массу исторических осложнений.

Чтобы попасть на кладбищенские задворки, нам нужно было пройти мимо дома старушки, которая держала стаю собак. Никто не знал, что у нее за собаки и сколько их. Она подкармливала бродячих псов со всей резервации. Так что ее дом был совершенно непредсказуемым в смысле присутствия в нем собак. И мы всегда старались обходить его стороной. Приблизившись к нему, мы приготовились к обороне. Каппи запасся банкой молотого перца. Я вооружился тяжелой палкой, вспомнив, как Перл ненавидела такие палки. Хотя я не понимал, почему. Энгус отодрал от ивы несколько длинных веток и помахивал ими как кнутом. Мы совместно выработали план боевых действий и решили, что я пойду первым с палкой, а Каппи останется в арьергарде со своим перцем. Старушку звали Бинеши, и она была маленькая и сгорбленная, точь-в-точь как ее покосившаяся каркасная хибарка. Во дворе у нее ржавели две брошенные машины, в которых и обитали собаки. Мы решили, что нам на велосипедах удастся проскочить мимо без всякого ущерба, если мы разовьем приличную скорость. Но стоило нам свернуть на грунтовую дорожку, бегущую вдоль ее двора, как из полусгнивших машин выпрыгнули собаки. У двух, коротконогих, была серая шерсть, еще три были довольно крупные, а еще одна – просто исполинская. С неистовым лаем они ринулись к нам. Серая коротконожка, прыгнув вперед, вцепилась клыками в штанину Энгуса. Он мастерски отпихнул ее ногой и хлестнул по морде ивовыми прутьями, продолжая крутить педали.