Круглый дом - Луиза Эрдрих

– Они чуют страх! – крикнул Каппи. Мы расхохотались.

Собаки осмелели, как всегда бывает со стаей, когда кто-то первой проявит инициативу. Энгус издал истошный вопль. Грязно-белый пес вцепился ему в руку, он выронил ивовые прутья и врезал псу ногой по носу. Но это не смутило пса, и он снова прыгнул. И Энгус снова пнул его ногой. Но уворачиваясь от ноги, пес мотнул головой и умудрился цапнуть Энгуса за ногу, разодрав штанину.

– Отгоните его от меня!

Каппи резко затормозил ногами и развернул велосипед, взметнув веер пыли. Он остановился около Энгуса, достал банку с перцем, высыпал немного на ладонь и метнул псу в глаза. Тот взвизгнул – и больше мы его не видели. Но теперь нас окружили остальные собаки, прижав уши и разлаявшись не на шутку. Они явно жаждали крови, скалились и лязгали зубами, точно сухопутные акулы. Мы не могли бросить велики и пуститься наутек, потому что потом все равно пришлось бы за ними возвращаться. К тому же собаки бегали куда резвее и непременно догнали бы нас прежде, чем мы бы набрали скорость. Мы опасливо слезли с великов и, сбившись вместе, покатили их дальше. Каппи поперчил еще одну собаку. Я огрел палкой двух. Но получившие перца псы быстро пришли в себя и вернулись, роняя слюну, с намерением отомстить. Они окружили нас кольцом и стали медленно приближаться. Каппи выронил банку с перцем, и из нее на дорогу высыпался черный порошок.

– Вот черт, – шепнул он сквозь зубы. – Теперь мы все умрем.

– Нам нужен огонь! – прокричал Энгус.

Я снова пустил в ход палку. Буквально из ниоткуда на меня выпрыгнула здоровенная собака. И вдруг все звери как по команде навострили уши и повернули головы. Вся стая отпрянула от нас. Мы услышали, как хлопнула дверь хибарки.

– Наверное, старушка вышла их покормить, – предположил Каппи.

– Бежим! – завопил Энгус.

Мы запрыгнули на велики и пулей промчались остаток дороги, даже не заметив, как одолели подъем в гору. Потом мы покатили велосипеды через лес и перебросили их через проволочную ограду. На кладбище нам уже ничего не угрожало. Сгустились сумерки. Сквозь сосновые ветви мы могли видеть освещенные окна в доме священника. Мы покатили велики к дому. Испытанное мной чувство облегчения подавило страх оказаться на кладбище. Могилы, в отсутствие собак, казались мне самым безопасным местом на свете. Уже почти совсем стемнело, но мы никуда не торопились и по пути показывали друг другу знакомые надгробия. У нас были общие предки, которые лежали на этом кладбище. Подул слабый ветер, из синей чащи вдалеке монотонно засигналила кукушка, предсказывая дождь.

– Пора! – шепнул Каппи, когда мы дошли до цели.

Створки ворот ограды кое-как держались на цепи с навесным замочком. Мы раздвинули их и протолкнули велосипеды внутрь. Трясясь от страха, мы тихонько двинулись к дальнему краю церковного двора. Трава была скошена, и уже выпала вечерняя роса. Мы прошмыгнули мимо небольшого коттеджа, а вернее сказать – осовремененной одноэтажной хижины, где жил в одиночестве отец Трэвис. Мы забрались в косматые кусты, растущие около дома. Изнутри доносилось приглушенное бормотание работающего телевизора. Мы прокрались вдоль задней стены к окну, откуда звук доносился громче всего.

– Я хочу заглянуть! – прошептал Энгус.

– Он тебя увидит! – предупредил я.

– Там шторы, – возразил он и поднял голову к окну. И тут же пригнулся. – Сидит смотрит телик!

– Он тебя заметил?

– Не знаю.

Мы обогнули дом и прокрались к задней стене, утонувшей в ночной тьме. В доме раздались шаги, и внезапно в окошке прямо у нас над головой вспыхнул свет. Наступила тишина. За шторой темнел силуэт священника. Мы прижались к стене, затаив дыхание. И тут послышалось тихое журчание.

Каппи одними губами спросил:

– Писает?

Я пожал плечами. Журчание больше напоминало звук жидкости, сливаемой из бутылки в унитаз. Журчание продолжалось довольно долго и сопровождалось паузами. Потом раздался шум сливаемой воды. Кто-то отвернул и потом завернул водопроводный кран. Свет за окном погас, хлопнула дверь.

– Что-то у него писалка слабо работает, – рассудил Каппи.

– Ну, он же священник, – сказал Энгус.

– А они что, как-то по-особенному писают?

– У них же нет секса, – напомнил Энгус. – А без регулярного использования кран может заржаветь.

– Тебе-то откуда знать? – удивился Каппи.

– Вы оставайтесь тут! – шепнул я, пополз вперед, завернул за угол и направился прямо к окну, озаренному голубоватым сиянием телевизионного экрана. Любой, кто находился бы во дворе или прошел бы под темными соснами, мог меня заметить. Я встал во весь рост сбоку от окна и медленно наклонился к оконной раме. В раскрытое окно задувал июньский ветерок. Я видел затылок отца Трэвиса. Он сидел перед теликом в складном шезлонге, и около его локтя стояла бутылка пива «Майкелоб». Сначала я не разобрал, что он смотрит, а потом понял, что фильм. Но не по телевизору.

Я упал на колени и пополз обратно.

– У него там видак!

– И что он смотрит?

На сей раз Каппи пополз в разведку. Он довольно скоро вернулся и сообщил, что это «Чужой». Его показывали только в одном кинотеатре, куда надо было ехать часа два от нашей резервации, и мы удовольствовались обалденными пересказами его сюжета, потому что сами мы до этого кинотеатра, где он шел, доехать не могли, да и возрастом не вышли для такого фильма. И пунктов видеопроката у нас в резервации тогда еще не было.

– Наверное, это его собственная кассета, – громко предположил я, позабыв о раскрытом окне над головой.

– Его собственная копия? Как это?

– Ребята, потише! – прошептал Каппи. – Он же все услышит!

Энгус присел у стены и подобрал колени к подбородку. Мы приникли головами друг к дружке и продолжали беседу шепотом.

– А ты хорошо разглядел?

– Хорошо! У него телик с тридцатидюймовым экраном!

Вот как мы наконец посмотрели «Чужого» – стоя у окна за спиной у молодого священника, которого подозревали в совершении ужасного преступления. Отец Трэвис даже усилил звук, и мы смогли слышать каждое слово персонажей. Когда по экрану поползли финальные титры, он выключил телевизор, а мы метнулись в темноту и поползли вокруг дома туда, где предположительно находилась его спальня. Мы еще находились в состоянии сладкого шока от фильма. Энгус завалился на землю, тыча кулаком вверх и дрыгая ногами в воздухе. В санузле снова зажегся свет и послышалось журчание. Потом, судя по звукам, отец Трэвис почистил зубы и откашлялся. А потом зажегся свет в спальне. Мы тихонько двинулись вдоль стены. Медленно поднялись к окну. Здесь помимо штор были еще и занавески. Но между шторой и подоконником зиял прогал, а занавески оказались прозрачные. И мы все отлично смогли рассмотреть. Мы наблюдали, как отец Трэвис снял сутану, похожую на облачение колдуна, и повесил на вешалку. У него были широкие сильные плечи и могучая грудь, а мускулистый живот рассекали надвое трещины шрамов. Он скинул трусы и остался стоять с нагими ягодицами. Потом повернулся к окну. Ветвистые шрамы сходились в тугой клубок вокруг его пениса и мошонки.