Молитва за отца Прохора - Мича Милованович

– Не гавкай, – закричал он и потянул пистолет из-за пояса.

– Перед тем как пристрелить меня, посмотри на эти божественные символы, – сказал я и показал ему крестик и икону с распятием Христа.

А он, вместо того чтобы посмотреть, ударил меня по руке, и икона упала на землю. Я наклонился, поднял ее и сказал:

– Да будет благословен перед Богом тот, кто в просьбе моей не откажет.

– К стенке его! – приказал поручик солдатам, они схватили меня и повели.

Меня поставили к стене, слева от входа, а Янко и Персида подбежали к офицеру, умоляя не расстреливать меня.

– Дайте им меня убить, и пусть трусы осмелеют от своего злодейства! Я их сильнее, потому что со мной Тот, Кто все видит и все может! – выкрикнул я, зажатый с двух сторон солдатами.

Поручик приказал Перейде принести что-нибудь, чтобы завязать мне глаза. Она принесла. Он говорил по-болгарски, но мы прекрасно понимали друг друга.

– Нет! – воскликнул я. – Этого я не разрешаю! Хочу смотреть смерти прямо в глаза.

Убийцы остановились, а я продолжал:

– Хочу открытыми глазами смотреть в небеса, откуда Всевышний следит за нами. Славься, Господь наш!

Поручик тогда поднял руку, чтобы дать команду стрелять, но я воскликнул:

– Остановитесь! Мне как невинной жертве дозволяется исполнение последнего желания.

– Говори! – произнес болгарин.

– Хочу, чтобы командир прочел, что написано на этой иконе, – сказал я и показал на иконку Христова распятия.

– Принесите ее! – приказал он солдатам.

– Откуда у тебя это? – спросил он меня, когда прочитал.

– Подарок его преосвященства отца Иоаникия, настоятеля храма Христа Спасителя в Ловчанских горах в Болгарии.

– Что ты там делал? – спросил он меня с недоумением.

– В 1918 году, возвращаясь из лагеря для военнопленных в Варне, я посетил это святое место, где братья во Христе меня приняли, приветили и дали собраться с силами, а игумен Иоаникий подарил мне эту иконку.

После моих слов он замер, глядя попеременно то на меня, то на иконку. Знаю, что в душе его шла мучительная борьба, борьба христианина и нечестивца. Все замерло во дворе, все глаза были прикованы к нему.

Что там было написано? «Брату нашему во Христе Йовану, да хранит его Господь всюду на его пути». И подпись игумена Иоаникия. Наконец поручик приказал солдатам:

– Отпустите его!

Меня освободили, а я и дальше оставался у стены. Наступила болезненная тишина, напряженное ожидание. Прикажет ли этот человек поджечь дом или верх в нем возьмет гуманность? Произвел ли переворот в душах убийц наш Спаситель, спасет ли Его божественная сила этих невинных людей?

Поручик махнул рукой солдатам, и они удалились. Он впереди, солдаты за ним, вышли за ворота. Персида бросилась за ними благодарить, что пощадили, но я остановил ее. Не может человек благодарить злодея за то, что тот отказался от злодеяния. Нельзя подарить то, чем ты не владеешь, нельзя подарить людям жизнь, данную им Богом.

Болгары ушли, а мы остались, трепеща от пережитого ужаса. Учитель хотел уйти, но я дал знак подождать, пока каратели не отойдут подальше. Янко подошел ко мне и произнес:

– Благодарю тебя, отец, что спас нас.

– Прежде всего благодари Бога и человека, который меня сюда привел, – я показал на Жарко, – если бы не он, остался бы здесь только пепел.

Персида подошла к учителю, обняла его и сказала:

– Брат, спасибо, что привел отца Йована в этот судный час. Спасибо тебе до неба!

Я поставил на порог икону распятия Христа и сказал:

– Подойдите и целуйте Спасителя дома вашего.

Первый подошел Янко, упал на колени, перекрестился и поцеловал божественный лик. Затем подошла Персида, а за ней невестки и внуки. На этом пороге драгачевского дома встретились божественное величие и людское ничтожество, встретились добро и зло. Пока они молились, я стоял на пороге и читал один из псалмов Давидовых, соответствующий этому моменту:

Я велел Янко вынести из дома фамильную икону своего рода, великомученика Георгия, всех поставил в ряд друг за другом, впереди как глава дома Янко с иконой. Все это время во двор стекались соседи, удивляясь, что хозяйство Янко избежало пожара. Я посоветовал им присоединиться к процессии, которая двигалась вокруг дома.

Я возглавил ее с иконой Спасителя и крестом Огненной Марии. За мной шел Янко, за ним учитель, затем все остальные. Трижды мы обошли вокруг дома, всем было велено повторять мои слова:

«Боже милостивый, благослови нас.

Озари нас ликом своим.

Даруй спасение Твое пастве Твоей».

И пока мы совершали первый круг, к нашему крестному ходу еще и еще присоединялись люди. Это была длинная процессия, а я шел впереди и пел:

Народ вслед за мной повторял:

И так мы трижды обошли вокруг дома. Напоследок я велел Янко вынести из дому охапку соломы и оставить ее на пороге. На эту солому я положил икону Спасителя, чтобы она полежала на подстилке, подобной той, на какой Богородица родила Чадо свое, зачатое от Святого Духа. После того как к ней приложились все присутствующие, я взял ее и позвал Жарко в путь. Тогда Персида вынесла из дома два больших и красивых полотенца и мне подарила то, на котором Богородица держит на руках Дитя, а учителю – с изображением покровителя семьи святого Георгия, в благодарность за свое спасение. И мы отправились, провожаемые домочадцами и соседями.

Несколько дней спустя я шел вместе с Раденко Раде Поповичем, делопроизводителем Тияньской общины, который везде успевал и стал свидетелем многих страшных сцен в эти дни. Он предложил мне подняться на холм между Тиянем и Негришорами, откуда открывался прекрасный вид на окрестности Драгачева. За нашими спинами огромный Овчар вздымался над зелеными лесами и желтым жнивьем конца лета, весь пейзаж был прошит черными точками сгоревших домов. Молча и задумчиво мы глядели вокруг, потом Раденко сказал:

– Отец! До каких пор военные походы будут чаще, чем мирные года? До каких пор гробы будут появляться как грибы после дождя?

– Такова судьба наша, друг мой, – отвечаю. – Но знай, что уничтожить нас нельзя.

– Не думаю, что мы сможем и это пережить.

– Переживем мы любое зло и поднимемся вновь из пепла, – уверил я его.