Этому в школе не учат - Сергей Зверев

— Партизаны?

— Они. Мое руководство считает борьбу с ними не менее важным делом, чем заброска в русские тылы. На Украине мы завоевали лояльность местного населения, воодушевленного избавлением от жидобольшевиков и комиссаров. Люди тысячами выдают нам отбившихся от своих частей красноармейцев, сотрудников НКВД и жидов. К сожалению, белорусы до сих пор пребывают в неразумном варварстве и отказываются мириться с неизбежной поступью истории — приходом рейха. Поэтому здесь вопрос с партизанами достаточно болезненен.

— Партизаны. Проклятые твари, — процедил Курган, вспоминая, как едва ушел от них во время полицейской работы.

— Партизанская война — нарушение всех благородных правил войны. Так воюют дикари. Но, к сожалению, мы вынуждены с этим считаться. И оттягивать значительные силы. Хуже всего, что партизаны пользуются поддержкой невежественного сельского населения, сынок. Все деревенское быдло на их стороне. И с этим мы мириться не можем. Для решения этого вопроса создаем ягдкоманды.

— Что это, господин майор?

— О, это работа по тебе, сынок.

— Какая?

— Жечь деревни. И лицедействовать…

— Знаешь, наш белорусский народ простой, но верный и упрямый. Советскую власть всей душой принял, а фашистского сапога ему не надо. Так что земля тут под ногами у захватчиков горит. Из-за каждого куста стреляют. И так будет, пока этот фашистский Змей Горыныч в своем Берлине не издохнет от нашей руки.

Капитан Гриневич, косматый, чем-то похожий на лешего, в свитере толстой вязки, хлопнул медвежьей ладонью так, что масляный светильник, сделанный из снарядной гильзы, подпрыгнул на низком дощатом столе. Язычок огня вырос, ярче освещая землянку.

— Осторожнее, — сказал я. — Еще сгорим.

— Не, — улыбнулся добродушно Гриневич. — Гореть будут немцы. А мы — поджигать.

До войны он проходил службу в НКВД Белорусской ССР, принимал участие в наведении порядка на отошедшей к нам территории Польши, за что получил орден. Его, человека решительного и жесткого, оставили на оккупированной территории для организации партизанского движения. Равно как и многих других чекистов и сотрудников милиции. Перешли на нелегальное положение райкомы и обкомы партии. И вся эта система подполья и партизанских отрядов действовала. В некоторых районах немцы вообще не показывались, там была настоящая советская власть. В других оккупанты заключили с партизанами негласный договор — мы никого не трогаем, в леса не лезем, а вы в нас не стреляете.

Конечно, верховное командование немцев вело с партизанами беспощадную борьбу. Колесили зондеркоманды из бойцов СС, СД и приданных им вспомогательных местных полицейских сил. Они выжигали деревни, казнили тех, кого считали пособниками большевиков. Прочесывали леса. И все равно они возвращались на базы, а партизаны оставались. И пускали под откос поезда с такими необходимыми фронту солдатами, боеприпасами и бронетехникой. Рельсовая война была в самом разгаре.

Отряд Гриневича, действовавший в Минской и Витебской областях, замыкался непосредственно на руководство НКВД СССР и использовался для наиболее серьезных диверсионных акций, обеспечения агентурно-оперативных мероприятий по разведорганам противника.

На главной базе отряда в глубине лесов были вырыты землянки, склады с оружием и боеприпасами. Организовали даже скрытую взлетно-посадочную полосу, так что с Большой землей имелось регулярное воздушное сообщение.

Через фронт самолет ПС-84, принадлежащий специальному летному отряду Четвертого управления НКВД СССР (террор, разведка, диверсии в тылу противника), перелетел нормально. У меня будто струна в голове звякнула, когда второй пилот сообщил:

— Уже за линией фронта, товарищи пассажиры!

Эта невидимая линия, разделяющая два мира — наш и их. Не по себе стало, голова кругом пошла, но тут же приняла новую реальность.

Над немецкой территорией мы попали под зенитный обстрел, дюралевый корпус самолета был пробит рядом с моей спиной.

Слава богу, крылатая машина добралась до цели и приземлилась с грузом боеприпасов, продовольствия, а также с товарищем из центра, то есть со мной.

И вот теперь мы с командиром отряда обсуждали наши дальнейшие действия.

— Что мы имеем по разведшколе во Владече? — спросил я.

— Да немного, — вздохнул Гриневич. — Своего человека внедрить не удалось. Курсантов подтянуть к сотрудничеству тоже не смогли — им запрещено покидать расположение школы.

— Вспомогательный персонал там из местных есть?

— Есть. Но тоже не смогли внедрить.

— Плохо, Анатолий Афанасьевич. Очень плохо.

— Так я понимаю. Работать будем… Тем более один подход есть. Не слишком хороший. Но…

— Какой?

— Агент «Синица». Марфа Володина. Счетоводом до войны работала на автобазе. Там и сейчас осталась, но уже под немцами. У нас на связи еще с мирного времени. Человек не раз проверенный и преданный делу.

— Она имеет подход к школе?

— Лично — нет. Она вдова, притом еще молодая, очень даже привлекательная. К ней до войны захаживал такой вихрастый и смазливый первый парень на деревне — шофер с ее автобазы, Казимир Юркович. От призыва в Красную армию он уклонился. Эвакуироваться тоже не стал. Самое тяжелое время переждал на хуторах, а потом устроился, слизняк, в разведшколу шофером. Вроде на хорошем счету. Марфа негодовала, что он трусом и сволочью оказался. Мы ей дали задание — не прерывать отношений. Вот он теперь наш источник.

— А завербовать его?

— Хотели. Но опасаемся. Такой хитрый и пугливый тип, вполне может сдать. Но болтливый. Так что кое-что мы о школе знаем.

Я кивнул. Читал все донесения, изучал их чуть ли не с лупой. Сравнивал с информацией, которую мы получили от двух диверсионных групп, попавших в наши руки. И теперь задавал Гриневичу вопросы — о руководстве школы, о распорядке дня.

И все равно, маловато мы о них знаем. Фамилии руководства — оно, конечно, хорошо, но все это второстепенно. Нужны конкретные планы по заброскам, описания агентов. Своих агентов под легендой перебежчиков нам внедрить туда не удалось. Или, во всяком случае, я ничего об этом не знаю.

— Мне бы самому к этой школе присмотреться, — произнес я. — Да с «Синицей» переговорить. Потом решать будем.

— Э-э, — протянул Гриневич. — Тут тебе не Арбат. Здесь немцы.

— Я в курсе.

Еще в Москве на такой случай мне подготовили легенду и весь комплект документов. Так что к такому походу я был готов.

— Эх, москвич, — побарабанил пальцами по столу Гриневич. — Плохо ты нашу жизнь тутошнюю представляешь.

— Вот и ознакомлюсь.

— Язык белорусский не знаешь.

— По легенде и не надо.