Что же тут сложного? - Эллисон Пирсон

Тема: Секс

Привет, милая, хотела узнать, получила ли ты пластыри с тестостероном? Поверь мне, они лучшие. Всю эту климактерическую хрень как рукой снимет. Раз уж ты возвращаешься в офис, добавь пороху в пороховницы. У мужиков же срабатывает, верно?

С ними еще хорошо то, что тебе не придется толпиться со всеми этими пятидесятилетними тетками в очереди к гинекологу за запалами, чтобы кое-где не пересохло!

ХХ

К.

PS: Разумеется, они свечи, а не запалы, но мне так больше нравится – в конце концов, мы их вставляем, чтобы запал не иссяк. Как думаешь, может, мне запатентовать это название?

Да, я получила пластыри с тестостероном. Как только Кэнди узнала, что я иду на собеседование, тут же отправила мне их “Федэксом”. Щедрый и экстравагантный жест, вполне в ее духе. В ящике рядом со злющей старенькой “Агой” лежит неоткрытая желтая коробка с наклейкой “Прибавь привлекательности” и фотографией женщины, похожей на Синди Кроуфорд в экстазе, с ровными, как клавиши рояля, зубами, в идеально белом свитере, на идеально белом американском пляже. Всякий раз, как я рывком выдвигаю ящик (сломанный), чтобы достать деревянную ложку, “Синди” ласково мне улыбается. “Верни себе привлекательность! – уговаривает коробка. – Маленькие прозрачные пластыри помогают справиться с целым рядом проблем, в том числе с депрессией, тревожностью, постоянным ощущением усталости, снижением полового влечения, плохим самочувствием и потерей уверенности в себе”.

И все? А как насчет поднять утром в школу спящего мертвым сном подростка, научить собаку не грызть заново обитый диван, ходить на цыпочках вокруг психующей дочери, платить строителю, который отыскивает в твоей развалюхе все новые и новые трудноразрешимые проблемы, ах да, и еще привлечь внимание мужа, который удалил растительность на теле, как какой-нибудь тайский трансвестит, и при виде голой жены у него уже не встает. Помогает ли твое средство в таких ситуациях, а, Синди?

Признаться, я даже вздрогнула, когда впервые открыла посылку Кэнди и прочитала список симптомов. Неужели мой случай настолько зауряден? Млекопитающее средних лет, в прошлом тигрица, ныне пугливая мышь.

Я представила, как все эти гормоны отхлынули, точно волна в отлив, оставив мое тело иссушенным и безводным. Ох. Женщину, которая никак не может забеременеть, моя бабушка называла “неплодной”. Какое все-таки жестокое слово, “неплодный”, есть в его резкости что-то библейское. Точно почва, которую невозможно возделать. Точно зерно, которое не посеять. Пока ты можешь зачать, об этой своей способности как-то не задумываешься. Ни разу за последние тридцать пять лет я не просыпалась среди ночи с мыслью: “Ух ты, у меня могут быть дети!” Менструация была обычным делом, раз в месяц приходилось потерпеть эту – в прямом и переносном смысле – головную боль, потому что у меня во время месячных частенько бывали такие мигрени, что голова раскалывалась, точь-в-точь как у моей мамы; все это объясняло мои частые истерики. Стоило кому-то хотя бы уронить ложку на плиточный пол, как я превращалась в предменструальное чудовище и психовала почем зря. Особенно меня раздражали неожиданные громкие звуки. Какое же счастье избавиться наконец от всей этой дурацкой физиологии. И все же, все же… Плохое самочувствие? Ставлю галочку. Набор веса? Увы. Депрессия? Нет. Нет, я просто устала, и все. Снижение полового влечения?

Какого еще полового влечения? Сигналы снизу теперь доносятся еле-еле, точно от черных ящиков самолета, лежащего на дне Тихого океана. Если отправить на поиски моего либидо отряды с самыми навороченными радиолокаторами, те пропадут без вести. Кстати, а когда мы с Ричардом в последний раз занимались сексом?

О нет, только не это. Не может такого быть. Или может? Да, это было в канун Нового года. Пожалуйста, получите еще одно клише. Начать год так, словно мы собираемся и дальше жить душа в душу, вот только давно уже все переменилось. Нет, Ричард не расхотел, но в какой-то момент перестал ко мне приставать, поскольку всякий раз, как он переползал на мой край кровати, я встречала его, мягко говоря, прохладно. У меня не было ни малейшего желания. Куда же делось то волшебство, та электрическая связь между устами и чреслами?

“Пока в этом отделе порядок, браку ничего не угрожает”, – огорошила меня в один прекрасный день Барбара, моя свекровь, в отделе женского белья “Маркс и Спенсер”. Я расхохоталась как сумасшедшая, до того нелепой мне показалась мысль, что у нас с Ричардом когда-нибудь могут возникнуть проблемы “в этом отделе”. Ни за что бы не поверила, что мое некогда юное и ненасытное тело прикроет этот отдел, а с ним и лавочку.

В июне, полгода спустя с тех пор, как мы в последний раз занимались сексом, я отправилась к гинекологу, как все те иссохшие старые карги, о которых обмолвилась в письме Кэнди. К этому конкретному врачу я попала впервые. На ней была просторная тельняшка, которые, по-моему, не идут никому, кроме разве что бретонских рыбаков. Оторвавшись наконец от экрана компьютера, докторица спросила:

– Вам сорок девять? Месячные?

– Да. В смысле, нерегулярные. То пару месяцев ничего, потом один-два раза. И снова ничего.

– В вашем возрасте это совершенно нормально. Когда у вашей матери началась менопауза?

– Не знаю.

– Она жива?

– Да. Еще как жива.

– Уточните у нее. Дискомфорт во время акта?

– Как вам сказать… в общем, мы давно этим не занимались. – Смущенный смешок. – Но вроде бы нет.

Она поцокала языком и чуть ли не погрозила мне пальцем, как преподавательница студентке, которая не сдала курсовую. Повернулась к компьютеру и принялась печатать.

– Знаете, как говорят, миссис Редди? Нет слова “не хочу”, есть слово “надо”.

Среда, 15:15

Порой, когда Кейли пускается в идиллические, как на праздничных открытках, рассуждения о пользе нашей группы – такие приторные, что от них того и гляди сгниют зубы, – я развлекаюсь тем, что оглядываю собравшихся женщин и каждой подбираю новый образ. Вот, к примеру, Элейн Рейнольдс. Миловидная, прекрасна сложена, но седые лохмы до пояса давно пора обрезать и сделать нормальную стрижку. Она, видимо, полагает, что длинные волосы, которые она носит, наверное, со студенческих времен, ее молодят, но, увы, начиная с определенного момента получается ровно наоборот. Хотя я понимаю, почему ей не хочется с ними расставаться: в нашем возрасте волосы лезут со страшной силой, стоит лишь провести по ним рукой. А может, так только у меня. Я даже перестала причесываться перед сном из суеверной надежды, что если волосы не тревожить, то они и не выпадут.

Я вспоминаю, как моя чудесная подруга Джилл Купер-Кларк призналась мне, что с раком и мастэктомией еще можно смириться, но вот то, что она лишилась короны своих медных волос, по-настоящему удручает. Джилл, жены Робина (он тогда был моим начальником), давно на свете нет, весной будет восемь лет, как она умерла. Я часто думаю о ней, а теперь, пожалуй, даже чаще, поскольку она уволилась, чтобы заботиться о Робине и мальчиках, а когда собиралась вернуться на работу, вдруг обнаружила опухоль. Милый Робин уже на пенсии, но по-прежнему входит в состав правления каких-то компаний на Нормандских островах. Между прочим, Джилл было сорок девять, когда ей поставили диагноз – точнее, вынесли смертный приговор. Рак распространился как лесной пожар, остановить его не удалось. Если бы можно было выздороветь силой воли, Джилл сейчас была бы жива. Она из тех, кто навечно остается в сердце, ни время, ни смерть над этим не властны, просто, похоже, с возрастом в этом уголке сердца становится теснее.