Дочь олигарха - Скарлетт Томас

На ежевечернее внесение калорий в приложение MyFitnessPal уходит уйма времени и сил, а еще это ужасно угнетает. Рейчел твердит им, что надо не вписывать задним числом то, что было съедено за прошедший день, а использовать программу для планирования меню на завтра, которого надо стараться придерживаться. Все подписались друг на друга в MyFitnessPal, даже на тех, кто им не нравится, даже на Бекки с плохими волосами. Рейчел в друзьях у Джордона, а через него она подружилась с близняшками Милли и Иззи и еще с несколькими фитнес-инструкторами из спортзала. Она может наблюдать за тем, что Джордон съедает за день. Это как будто делает их ближе. Он никогда ей не пишет – говорит, что вообще типа не любит писать, – но ставит лайк каждой отметке об убывании веса, который она вносит в приложение. Он ест много протеиновых порошков, яичных белков и творога.

Все как-то обмякли. Свисают со стульев, как старые пальто, как пьяные люди на картинах Мунка. На часах почти четыре, впереди ничего интересного. Чаем в пять их поить перестали, потому что все равно никто за ним не приходил. Вместо этого теперь раньше начинается время выполнения домашних заданий. Потом – занятия музыкой или театром. Дальше – рыба и овощи. После этого – MyFitnessPal, и в постель. Даже музыка и театр больше никого не радуют, потому что кажется, будто эти занятия из какого-то другого измерения, из прошлой жизни, которая больше не имеет к девочкам никакого отношения, они в ней больше не живут. Они – голодные призраки, робко мерцающие на краю мироздания.

И теперь вдруг это. Школьный альбом. Заполненный фотографиями незнакомых мальчиков, их ответами на анкеты, составленные девочками, и, что важно, еще там есть такая страница, где каждый расставил девочек в порядке симпатичности, и Зоуи показывает очень неплохие результаты в этой иерархии, несмотря на то что она жирная. В чем же тут дело? В коже? В симпатичном лице? Но никто еще ничего не знает об этом сокровище, потому что мисс Уайт альбом им не отдает. Считает, что это какая-то непристойная история. Рейчел приходится провести три часа в доме у директора, прежде чем он наконец соглашается поговорить об альбоме с мисс Уайт. Рейчел возвращается с особым сиянием будущей старосты и нимбом тайного могущества. Она узнала много чего еще. Например, все думали, что мистера Хендрикса уволили из-за какой-то жутковатой и грязноватой истории, связанной с доктором Морганом и, возможно, с мужчинами в целом, но дело не в этом. Директор намекнул на “мрачную тайну”, на нечто такое, о чем мало кто из девочек в курсе, и велел Рейчел никому об этом не говорить, но после отбоя она всех об этом спрашивает, и Таш говорит, что это, возможно, про нее и Тиффани, и про их несуществующие фотографии. Те, которые сделал доктор Морган, педофил, впоследствии покончивший с собой.

Теперь уже никто не может вспомнить, почему эти факты вообще нужно было скрывать, поэтому Таш и Тиффани рассказывают, что предположительно произошло в ночь “Малибу”, и, хотя они ничего не помнят, считается, что они все равно жертвы насилия.

Потом все пытаются вспомнить, что произошло с Амариллис Арчер.

На следующий день школьный альбом уже в общей комнате девятого класса. Гнилые яблочки ухитряются подхватить его прежде, чем Бекки с плохими волосами вообще узнает о том, что он тут.

А о Бьянке я вам вот что скажу, – пишет брат-близнец Бьянки, Калеб, который действительно существует, но на фотографии выглядит очень странно и похож на альбиноса-птенца, выпавшего из гнезда. А о Бьянке я вам вот что скажу… Дальше все его слова замазаны корректором. Девочки отковыривают полоску корректора остриями циркулей, но под ней все закалякано. Кто это сделал? Что он там такое пытался им сказать?

Это не пищевое отравление. Ведь тут никто ничего не ест, так что пищей никто отравиться не мог. Это вирус. Вирус рвоты. Первой заболевает хоккейная команда. Может, подхватили во время выездной игры, когда встречались с уродской бетонной школой для быдла на другом конце Стивениджа, где местные девчонки принялись их чморить, выкрикивая, что родители их не любят, иначе с чего бы им отсылать своих дочек в интернат? Может, микробы были на мяче? Или в грязи на игровом поле? В грязных волосах девчонок той команды? На их унылых лобках? Никто не знает.

Игра тогда вышла ужасной не только потому, что быдло (там ведь у них одни Эмили и Ханны, никакого достоинства!) победило наших, но еще и из-за темной фигуры на трибунах, сексуального учителя в кожаной куртке – не просто учителя, а того, про которого девочки из интерната слышали, что у него на груди татуировка бывшей девушки, а на предплечье – слова “Падай выше”. Учитель, который больше не был их учителем, но зато был учителем быдла, как будто им мало всего, что у них уже и так есть: родного дома с родителями, которые тебя по-настоящему любят и даже иногда по субботам ходят с тобой в “Топшоп”, а потом кормят обедом в “ИТ” или “Прет-а-манже”.

Правда, о еде сейчас никто и думать не может. Всех участниц хоккейной команды поместили в одну спальню, к счастью, в просторную квадратную, на солнечной стороне второго этажа. Это самая большая спальня во всей школе, она вечно забита глупыми-но-счастливыми девочками, у которых много подруг и которым нравится, когда вокруг толпа народу: участницами спортивных команд, лидершами, активистками, экстравертками. У них у всех волосы вьются. В этих постелях раньше не спали мертвые девочки, на них нет невнятных пятен от месячных и пыльных крошек старой шипучки. Эти девочки не забывают регулярно менять белье на кроватях. Они умеют аккуратно застилать постель покрывалом. Родители присылают им розовые пледы и грелки в вязаных чехольчиках. Это спальня плюшевых медвежат, медалей, спортивных наград и щеток для волос, из которых вытаскивают большие свалявшиеся комки волос, но их не подкладывают другой девочке в постель и не поджигают – их тут просто выбрасывают.

И вот теперь эта спальня вся заставлена ведрами, полными желтой блевотины.

Повсюду стоит кислый запах. Девочкам жарко, ох-ох-ох как жарко, а потом холодно, ох-ох-ох как холодно, и руки-ноги болят, и вообще, нельзя ли просто оторвать их от тела и, пожалуйста, не мог бы кто-нибудь прийти и отсосать эту горькую тухлую гадость из мозгов и, мамочки, как же трудно приподняться и, кстати говоря, когда тебя рвет на пол рядом с ведром, это уже достижение, и все равно никому нет дела, и все хотят умереть.

Это в буквальном смысле самое ужасное, что когда-либо с ними происходило. Если бы им предложили выбрать – вот прямо сейчас – между небольшим сексуальным надругательством со стороны мертвого учителя биологии и вот этим – еще несколькими днями вот этого, этой блевотной маслобойной бесконечной тошнотой и слабостью более отвратительной, чем увядшая петрушка, которую миссис Куку иногда кладет на паровую рыбу, они бы выбрали первое: безболезненные фотографии, приминание простыней таким образом, что…

– Какое еще приминание? – Таш спросила тогда Доминика. – Я все равно не понимаю, что тогда, по-вашему, произошло. Не было никакого “приминания”.

– Ну а трение? – спросил он. – Трение было?