Улица Ангела - Джон Бойнтон Пристли

Стоя рядом на разостланной у камина медвежьей шкуре, супруги услышали шум, возвещавший прибытие первых гостей. Это, должно быть, пришел Голспи или Трейпы — во всяком случае, не Пирсоны, которые жили наверху и всегда появлялись лишь после того, как услышат, что кто-нибудь из гостей уже пришел.

Это действительно оказался Голспи. Мистер Дэрсингем едва узнал его в слишком широкой визитке и слишком узком черном галстуке. Только что мистер Дэрсингем успел представить его жене, как вошли Пирсоны, улыбаясь и запыхавшись, — они не любили опаздывать точно так же, как и приходить первыми.

— А, добрый вечер! — воскликнул мистер Пирсон с таким видом, словно он нечаянно увидел всю компанию.

— Ну, как вы поживаете, моя дорогая? — обратилась миссис Пирсон к хозяйке дома. Никто бы не подумал, что дамы виделись не более четырех часов тому назад.

Пирсоны, немолодая и бездетная чета, недавно вернулись из Сингапура. Мистер Пирсон был высокий мужчина с грушевидной головой на тонкой длинной шее. Нелепо пухлые щеки до такой степени не вязались со всей его наружностью, что казалось, будто он только что надул их. Человек нервный и добродушный, он часто хихикал без всякого к тому повода. Миссис Пирсон, полная дама со множеством подозрительно черных локонов, обрамлявших ее лицо, смутно напоминала бывшую актрису музыкальной комедии из тех, чьи фотографии печатались на открытках и которые, отблистав в модной пьесе, «гвозде сезона», сходили потом со сцены и, может быть, содержали где-нибудь шумный пансион. Пирсоны, люди общительные и в Лондоне одинокие, не знали, как убить время, поэтому приглашение на обед для них было событием, которого ждут с нетерпением, о котором потом говорят, которым наслаждаются, вспоминая каждое словечко пустого разговора.

Гости и хозяева, по обычаю всех гостей и хозяев в Баркфилд-Гарденс, да и в других местах, кричали все разом.

— Ну что, вы легко нас разыскали? — спросил мистер Дэрсингем очень громко, обращаясь к мистеру Голспи.

— Я приехал в такси, — прогудел тот, занятый коктейлем.

— Это самое лучшее, когда отправляешься в незнакомое место в Лондоне, — перекричал их мистер Пирсон. — Мы так всегда делаем, когда средства нам позволяют, хи-хи-хи!

— А как чувствует себя сегодня дорогой малютка? — громогласно осведомилась миссис Пирсон с присущим ей материнским участием.

— Мы измеряли ему температуру, и она нормальная, — отвечала миссис Дэрсингем не менее громко и, как всегда, старательно изображая равнодушную мать. — Он теперь молодцом.

— Ну, слава Богу, я так рада, так рада. — Говоря это, миссис Пирсон вся сияла. — Я боялась, что у дорогого крошки что-нибудь серьезное. Я говорила Уолтеру, что вы опасаетесь, не простужен ли он. Дорогая, я очень, очень рада, что это не простуда. Детишек так трудно уберечь от болезней, не правда ли?

— Эта история с Россией довольно-таки непонятна! — кричал в это время мистер Дэрсингем.

— Да, весьма странная история. Что вы о ней думаете? — прокричал в ответ мистер Пирсон. Сам он пока не имел собственного мнения, ибо вечерняя газета еще не успела разъяснить ему, как следует понимать это событие, да и чужих мнений он тоже не слышал. Относительно всего, что происходило западнее Суэца, мистер Пирсон считал себя обязанным разделять точку зрения своей фирмы. О странах к востоку от Суэца он иной раз в разговоре высказывал свое собственное суждение, а когда дело касалось Сингапура, тут мистер Пирсон, говорят, даже спорил с другими.

— А я вам вот что скажу, Дэрсингем, — вмешался мистер Голспи свойственным ему авторитетным тоном. — Все это — чистейший вздор, чепуха, пустая болтовня. Слыхали мы такие сказки! Просто в Риге есть люди, которые хотят нажиться, для того и распускают эти слухи.

— Это очень интересно, мистер Голспи, — воскликнула миссис Дэрсингем, сразу переходя на роль светской дамы, давно желавшей вникнуть в суть этого дела. — Вы, конечно, там бывали, да?

— Бывал повсюду. — Мистер Голспи усмехнулся ей иронически и вместе дружелюбно. Эта усмешка словно говорила миссис Дэрсингем: «А ты ничего себе бабенка, но не приставай ко мне с вопросами, это совсем не твоего ума дело».

— Да, когда побываешь сам на месте, то легче во всем разобраться, правда? — воскликнул мистер Пирсон. — Вам известны факты, хи-хи-хи.

— А теперь вы где живете, мистер Голспи? — спросила миссис Пирсон, игриво склонив голову набок.

— Снял квартиру с мебелью в Мэйда-Вейл, — ответил мистер Голспи.

— Я совсем не знаю этой части города, — заметила миссис Пирсон с детской серьезностью.

— В Лондоне есть много такого, чего мы еще не знаем. Хи-хи-хи.

— Ну, судя по тому, что я видел, вы не много потеряли, если не знаете Мэйда-Вейл, — прогудел мистер Голспи. — Квартал, где я живу, кишит евреями да актрисами мюзик-холлов — и все старыми, молодых и хорошеньких ни одной.

— Хи-хи-хи, — немного опасливо хихикнул мистер Пирсон.

— О, мужчины! — воскликнула миссис Пирсон. Она назубок знала свои реплики, недаром она жила в Сингапуре.

— Хи-хи-хи (на этот раз торжествующе).

Агнес весьма сердитым тоном доложила о приходе мисс Верэвер, ибо находила, что «на сегодня с нее уже хватит», и, кроме того, ей не понравилось, как эта гостья вошла и как посмотрела на нее, Агнес.

В защиту Агнес надо сказать, что мисс Верэвер была из тех людей, которые с первого взгляда внушают антипатию. Эта старая дева лет сорока пяти приходилась миссис Дэрсингем двоюродной теткой по матери. Высокая, с лицом землистым, как у трупа, она обнажала (в особенности когда появлялась в вечернем туалете) жуткую громаду острых белеющих костей, так что верхняя часть ее туловища напоминала рельефную географическую карту из слоновой кости. Чтобы не оставаться незамеченной в обществе (а также в качестве средства самозащиты), она изобрела и довела до подлинного совершенства удивительно неприятную манеру разговаривать с людьми. В ее репликах чувствовалась безграничная злоба, сарказм, язвительная ирония. Говорила она, в сущности, довольно безобидные вещи, но ее тон, выражение лица, усмешка, взгляд придавали всем ее словам какой-то скрытый дьявольский смысл. Когда она живала в маленьких гостиницах и пансионатах, которых так много на побережье Средиземного моря, ей стоило спросить у соседей, когда уходит почта, или осведомиться, шел ли ночью дождь, — и мужчины, к которым она обращалась, начинали беспокоиться, не плохо ли они выбриты, а женщины спрашивали себя, не стерлась ли с их лица косметика, или тем и другим начинало казаться, что они только что ляпнули какую-нибудь ужасную глупость. После этого достаточно было самого незначительного хорошего поступка с ее стороны — и люди утверждали, что у нее необыкновенно добрая душа и ужасающе острый сатирический ум. Те, кто жил с ней под одной крышей три месяца, привыкали к ней, но при первом знакомстве люди сердито недоумевали, что эта женщина имеет против них, и ее своеобразные манеры производили очень невыгодное впечатление.

Мисс Верэвер вошла, поцеловалась с хозяйкой дома, пожала руку ее мужу, затем, поджав губы и скривив лицо, сказала: