Клиника в роще - Антон Грановский

– Кокаин?

– Угу. Видимо, он постоянно снабжает ее «коксом». За что Шевердук и дал ему по морде.

– Прямо шекспировские страсти, – усмехнулся Алексей.

– Постой, еще не все. Сташевский в разговоре с Катей намекнул, что знает о ее любовной связи с Тимуром Астаховым.

Алексей удивленно уставился на Веру.

– Ну… По крайней мере, ее можно понять, – пожал плечами художник. – Астахов симпатяга.

– Он – женатый симпатяга! – поправила Вера с упреком в голосе. – К тому же, у него дети, забавные близнецы. И жена хорошая.

– Да, я знаю. Рыжеволосая дама с лицом христианской мученицы. Неудивительно, что он променял ее на юную жизнерадостную нимфу.

– Тенишев, еще слово, и я запущу в тебя расческой!

– Запускай. Все равно не попадешь.

– Ах, так?

Вера размахнулась и действительно бросила в мужа расческой. Попала. Тенишев ойкнул и потер пальцами ушибленный лоб:

– Надо же, не промахнулась. Где ты научилась так метко швыряться расческами?

– На работе. Мы там с утра до вечера только тем и занимаемся. Хочешь, еще чем-нибудь запущу?

– Нет. Давай лучше посплетничаем. Значит, Катя покупает у Сташевского «кокс» и изменяет мужу с Астаховым. Весело! А кто она вообще такая? Работает, учится?

– Ну, я слышала, что она бывшая балерина или что-то в таком роде. Сейчас преподает танцы подросткам. Ездит в город пару раз в неделю, остальное время мается дома.

– Понятно. То, что называется – быть домохозяйкой.

– Точно, – кивнула Вера. – Видимо, от безделья она и пустилась во все тяжкие: «кокс», адюльтер…

– Адюль… что?

– Есть такое заграничное слово, но ты его все равно не запомнишь.

Алексей усмехнулся:

– Ты меня недооцениваешь. А как к выкрутасам женушки относится Шевердук?

– А ты сам у него спроси. При встрече. И если он даст тебе по физиономии, я его пойму.

Алексей встал с кресла, подошел к трюмо, нагнулся, поцеловал жену в щеку и весело сказал:

– Понятливая ты моя… Во всей этой истории меня удивляет одно: почему Сташевский действует так нагло и неприкрыто?

– Ну, во-первых, его мать – владелица клиники.

– А во-вторых?

– А во-вторых, он просто дурак. То есть таково собственное о нем мнение.

Алексей посмотрел на отражение жены в зеркале и задумчиво проговорил:

– Интересно, в вашей клинике все спят с чужими женами?

– Тенишев! – предупреждающе произнесла Вера.

– А что, может быть, у них тут так принято. Традиция-то хорошая.

– Не намекай! Застукаю тебя с чужой женой – выцарапаю глаза.

Алексей вздохнул:

– Ты можешь.

Поцеловал Веру в шею, она поежилась.

– Что-то мы слишком громко разговариваем. Не разбудить бы Ольгу.

– Не разбудим, – уверенно заявил Алексей. – Твоя сестренка весь вечер сражалась с бутылкой «Мартини», и та отправила ее в нокаут.

Вера вскинула бровь:

– Где ты нахватался таких мудреных фраз?

– Провел ночь с энциклопедией в обнимку. Больше-то было не с кем.

Алексей сжал Веру в объятиях и зарылся лицом в ее мягкие волосы.

– Мне нравятся твои духи, – объявил он через минуту. – Как насчет бурного секса?

Вера улыбнулась и погладила мужа по вихрастой голове.

– А ты разве не устал? – игриво осведомилась она.

– Устал. Но разве меня это когда-нибудь останавливало? – он поднял голову и снова взглянул на отражение Веры. – Скорее заканчивай и – марш в постель. А я пока погрею тебе местечко.

Он поцеловал жену в губы, выпрямился и вышел из комнаты.

Голоса доносились из-за двери приглушенно, но слова легко можно было различить.

– Что-то мы слишком громко разговариваем, – услышала она мягкий голос Веры. – Не разбудить бы Ольгу.

– Не разбудим. Твоя сестренка весь вечер сражалась с бутылкой «Мартини», и та отправила ее в нокаут…

Ольга поморщилась и отшатнулась от двери. Все-таки Тенишев – настоящая свинья.

Она приспособила костыль поудобнее и захромала к себе в комнату, стараясь не поднимать шума. Благо, костыль, наконечник которого был обвязан шарфом, стучал по полу мягко, почти беззвучно.

У себя в комнате Ольга села на кровать и принялась раздеваться – неторопливо, задумчиво. Полностью раздевшись, она немного посидела, размышляя о чем-то, потом встала, оперлась на костыль и прошла к большому зеркалу. Окинула себя внимательным взглядом и усмехнулась.

Фигура у нее все еще хороша. Главное – не смотреть на ужасные шрамы на животе. Впрочем, шрамы – пустяк. Время – вот ее главный враг. Совсем скоро тело подернется жирком, груди обвиснут, под глазами появятся мешки. Выпивка и малоподвижный образ жизни сделают свое дело.

Ольга вздохнула.

Ладно… Жалеть, по большому счету, не о чем. К своим двадцати восьми годам Ольга успела насладиться жизнью. И нет такой порочной и извращенной вещи, какую бы не испробовала на себе Ольга.

Припоминая прошлые шалости, она вновь осмотрела свое тело и остановила взгляд на вялых ногах. Они уже не так великолепны, как год назад, а еще через пару лет на них страшно будет смотреть. И почему ужасная авария случилась именно с ней?

Соседка по палате в больнице сказала ей, что за все приходится расплачиваться. Однако сама Ольга склонна была считать, что ей просто не повезло.

Ольга повернулась к столу, взяла со стола бутылку, наполнила стакан и поднесла ко рту. На несколько мгновений унеслась мыслями куда-то далеко, и на губах ее заиграла улыбка.

Она хорошо помнила ту ночь, которую Тенишев изо всех сил пытался забыть. В ту ночь он шептал ей на ухо восхитительные вещи. Что он никогда не мог смотреть на нее спокойно, что боялся ее, любил и ненавидел, что ревновал ко всем мужчинам, хотя не имел на то никакого права, что он часто видел во сне, как он… как она… как они…

Ольга слушала его слова, зажмурив глаза и запрокинув голову. Она прекрасно знала, чего стоят слова пьяного мужчины. Но это не имело значения. В тот момент, когда он вошел в нее, ей вдруг до смерти захотелось, чтобы Алексей увидел шрамы и рубцы, избороздившие ее живот. Пока он в ней, пока они – одно целое, ее шрамы станут его шрамами, ее уродство станет его уродством. В желании Ольги было что-то настолько извращенное и порочное, что она даже задрожала от предвкушения. Быстро протянула руку к настольной лампе и нажала на кнопку.

В комнате вспыхнул свет.