Недетские забавы - Зэль Ада

нему, он медлит и не подходит. Зову его, махнув кистью руки, он двигается в мою сторону, как хищник. Глаза горят. Я запускаю пальцы в его волосы, перебирая гладкую кожу на затылке, целую щетинистую скулу.

— Паш, я не хочу ничего делать и решать. Не хочу больше никуда бежать, — сдаюсь.

Решаю, что пусть все плывет по течению. Пускай я буду делать ровно то, что хочу. Не оглядываясь на страхи прошлого, позволяя себе быть плохой.

— Я не смогу тебя отпустить уже, — он целует меня.

Я стону, когда его губы касаются моих, язык врывается в мой рот, совершая немыслимые вещи. Просто растворяюсь в пространстве и времени, тело дрожит, боль в ноге уходит на второй план. Даже не замечаю ее. Руки трясутся, пытаюсь их успокоить, но Павел просто берет мои ладони в свой захват и не отпускает. Я как голодная львица кусаю губы мужчины.

— Если мы не остановимся, то я трахну тебя прямо здесь, на больничной койке, — он отрывается от меня.

— Хочу, — мной уже руководят немыслимые страсть и похоть. Никогда я ранее не испытывала такого. Абсолютная потеря контроля.

— Нет, еще слишком рано для таких нагрузок, — он останавливает нас. — Я не могу так рисковать тобой.

Ого. Теперь, видимо, мы поменялись ролями, где он рационален, а я полностью теряю рассудок. Разочарованно дую губы, но понимаю, что он прав. Все будет, у нас с ним все будет. Осталось только решить вопрос с Алексеем. Я должна быть честна до конца.

Глава 22

Наши дни.

Реабилитация проходит тяжело. Больше морально давит, чем физически. Я спокойно передвигаюсь по квартире, изредка опираясь о поверхности: столешница, спинка дивана. Леша мне помогает и не задает вопросы, но я вижу, как его распирает от злости и любопытства.

Я все еще помню этот яростный взгляд, когда Павел чуть ли не на руках занес меня в квартиру, положил на диван и, уходя, коротко поцеловал в губы. Алексей был готов налететь на него, но Федулов его остановил одним жестом руки, грубо бросив: «Разборки устраивать будем потом. Позаботься о ней, сдувай с нее пылинки.»

Несомненно, такое поведение мужчины меня напрягало, ибо я была против обозначать Леше какие-либо границы, пока я с ним сама не поговорю. Но разве меня будут слушать? Ни до этого, ни сейчас.

И вот уже две недели я бьюсь в муках, находясь здесь, в подвешенном состоянии. Я не знаю, что с Пашей, он периодически звонит, или же поздно вечером уже перед сном присылает сообщение, что с ним все хорошо. За это время он не появлялся ни разу. Меня разрывает на части, хочу быть рядом с мужчиной, пока мои чувства так остры и как на ладони. Я чувствую потребность в его прикосновениях, в его голосе, в нем. Сложно было признаться, что чувства есть, но и отрицать я этого уже не могу. Мне хорошо, когда он обнимает меня и прижимает к себе, хорошо, когда он целует. Даже когда его колючая щека оставляет раздражение на моей — млею от этого прикосновения. Он легко считывает мои эмоции и чувства, я у него словно на ладони. Пугает, что он читает меня, как раскрытую книгу.

Единственная и главная тайна, которая есть между нами — это кто я на самом деле. Не уверена, что буду готова когда-либо рассказать ему правду. Да и зачем она ему? Он похоронил ту любовь, теперь он растит новые чувства, ко мне. Подсознательно соревнуюсь с той маленькой Алисой.

Однажды, когда я открыла глаза еще в клинике, видела, как Павел сидел у окна и сжимал в руке фотографию с ней, то есть со мной. И меня поразила поднимающаяся ревность. Мне хотелось подойти и выбросить ее в окно. Чтобы он забыл навсегда о той части жизни.

На самом деле и сама хотела забыть ту часть жизни. Не только потому что жизнь в детском доме была отвратительна, хотя и не без этого, мне просто хотелось найти оправдание самой себе, как я могла открыть сердце этому человеку. Человеку, который принес так много боли в мою жизнь.

Наливаю себе горячий чай в кружку, уже полночь, Леша давно спит. Он пришел после смены, уставший, даже не притронулся к ужину. Сходил в душ и лег спать, а у меня сегодня была самая настоящая бессонница. Сна ни в одном глазу. Я ворочалась в постели, а потом решила пойти выпить успокаивающего чаю, авось поможет.

Присаживаюсь к окну и дую на кипяток, чтобы он скорее остыл. Не люблю разбавлять холодной водой, но при этом не пью горячие напитки. Замечаю, как во двор въезжает знакомая машина. Сердце тут же делает кульбит, застревая в горле. Я очень скучала. Павел не торопится выходить из машины, лишь глушит двигатель. Порываюсь позвонить ему, но потом осознаю, что он не собирается ни звонить, ни писать мне, а уж тем более подниматься. И как часто он так делает?

Просто приезжает и сторожит. От кого? Боится, что мне снова что-то угрожает? Значит, располагает информацией. Давно поняла, что он ничего никогда не делает просто так. У него есть мотивы и причины.

Сижу еще какое-то время, наблюдая за ним, но желание прикоснуться побеждает. Собираю бутерброды и чай в термосе, тихо одеваюсь, стараясь не разбудить Алексея, спускаюсь. В лифте опираюсь о стену, потому что нога начинает ныть. Понимаю, что забыла выпить обезболивающее, но сейчас уже не до этого. Возвращаться в квартиру не хочу, когда он так близко. А вдруг уедет сейчас? И я не успею…

Чуть ли не вылетаю из подъезда, громко стукнув железной дверью о кирпичную стену дома. Павел тут же поворачивает голову на шум, я стою и улыбаюсь, размахивая ему рукой с пакетом бутербродов. Он тихо смеется. Вижу как губы растягиваются в улыбке и плечи то опускаются вниз, то поднимаются наверх. Он выходит из машины и размашистым шагом двигается в мою сторону. Не успеваю поздороваться, как он сгребает меня в объятия и целует. Мычу, удерживая одной ладонью ручку двери, а второй хватаясь за мощную шею мужчины.

— Алиска, — он отрывается на секунду, позволяя себе заглянуть мне в глаза, а потом снова целует.

Нога начинает напоминать о себе, я слегка качаюсь и держусь за Федулова еще крепче. Он осознает, что мне становится тяжело и останавливается.

— Пошли в машину, — не спрашивает, а утверждает. Подхватывает меня на руки и несет в сторону авто. Аккуратно усаживает