Мы встретились в декабре - Рози Кёртис

был не так плох, как казалось, но вот что правда: все изменилось. Дедушка скончался, и бабушка Бет продала дом и вложила свои деньги в маленькую квартирку в новом охраняемом жилом комплексе, где для меня не было места, не потому, что она меня выгоняла, а потому, что, как она сказала, проницательно глядя на меня, пришло время уходить. Я жила в каком-то застое с тех пор, как все закончилось с моим бывшим парнем Нилом.

Как ни странно, катализатором всех этих перемен стало предложение о повышении в маркетинговой компании, где я работала. Если бы я приняла предложение, это стало бы работой всей жизни. Я могла бы позволить себе купить маленький домик у моря и поменять свою машину на что-нибудь поприличнее, и я бы продолжала жить той жизнью, которой жила с тех пор, как окончила университет, и каким-то образом вернулась домой, когда все мои друзья расправили крылья и направились к ярким огням Лондона или Нью — Йорка, или… ну, Сара оказалась в Инвернессе, так что, полагаю, не все мы оказались в каком-нибудь экзотическом месте.

Но бабушка Бет пустила мои планы под откос и поставила передо мной задачу выбраться и ухватиться за жизнь обеими руками, что довольно сложно для кого-то вроде меня. Я склонна придерживаться подхода, согласно которому вы должны держать жизнь одной рукой, а другую держать свободной, на всякий случай. И все же я здесь, на час раньше (очень похоже на меня), чтобы устроить вечеринку по случаю новоселья для компании людей, которых Бекки собрала вместе, чтобы разделить этот беспорядочный, полуразрушенный старый дом в Ноттинг-Хилле, который оставили ей ее бабушка с дедушкой, когда умерли.

— Я все еще не могу поверить, что это твое место, — повторяю я, балансируя на краю бледно-розового бархатного дивана. Он спрятан под целой флотилией подушек. Подлокотник дивана тревожно скрипит, и я встаю, на всякий случай, если он вот-вот прогнется под моим весом.

Бекки качает головой:

— Ты не веришь? Тогда представь, что чувствую я.

— И твоя мама правда не возражала против того, чтобы твои бабушка с дедушкой оставили тебе свой дом в завещание?

Она качает головой и открывает две бутылки пива, которые держит в руках, протягивая мне одну:

— Она вполне счастлива там, где находится. И ты знаешь, все это ее имущество — это грех и тому подобное.

— Верно, — я делаю глоток пива и смотрю на фотографии в рамках на стене. Маленькая девочка в туфельках от Мэри-Джейн с серьезным лицом неодобрительно смотрит на нас. — Она присматривает за тобой, посмотри.

Бекки вздрагивает:

— Не надо. Она хотела, чтобы я приехала на Айлей на Рождество, посвященное медитации и пению, но мне удалось убедить ее, что мне лучше приехать, когда погода будет немного лучше.

Мама Бекки была мифической фигурой для всех нас в университете. В юности она была моделью, а затем отказалась от всего материального и переехала в этичную коммуну на острове Айлей, когда Бекки было шестнадцать. Бекки осталась сдавать экзамены, живя у подруги семьи и привела в ужас свою мать, занявшись не просто юриспруденцией, но и корпоративным правом в целом. Некоторое время отношения были слегка натянутыми, но, по-видимому, она провела некоторое время в задумчивом молчании, и теперь они реально хорошо ладили — пока их разделяло несколько сотен миль.

Я смотрю на фотографию мамы Бекки — ей, должно быть, тут всего около семи. Она отвечает мне пристальным взглядом, и думаю, что если кто-то и может спасти планету, то, вполне возможно, что это она. Как бы то ни было, я поднимаю свою бутылку в знак молчаливой благодарности. Если бы она оспорила завещание, Бекки, возможно, не унаследовала бы этот дом, и она не предложила бы мне комнату за четыреста фунтов стерлингов в месяц (прим. по курсу на ноябрь 2023 — 45.000р.), за такие деньги я не нашла бы и места в кладовке для метел где-нибудь в пределах досягаемости от Кингс-Кросс, где находилась моя новая работа.

— Пойду сниму пиджак, — говорит Бекки, опуская взгляд на свою рабочую одежду, затем она на мгновение исчезает, и я остаюсь осматриваться. Дом старомодный, битком набитый мебелью середины века, которую можно было бы продать за огромные деньги на «eBay»: в гостиной есть комод «Эркол», а обеденные стулья выглядят так, словно их привезли прямо из «Хилз». Я фотографирую огромное растение в горшке, которое возвышается в углу, как триффид, а затем выхожу в холл. Он огромный и просторный, с полированными деревянными перилами, которые закручиваются и поднимаются на третий этаж, где есть мансардное окно — уже темно, потому что сейчас середина зимы, но уверена, что оно наполняет это пространство светом в середине лета. У внутренней двери есть огромная деревянная вешалка для одежды с зеркалом, а крыльцо выложено керамической плиткой, стершейся от многолетних шагов по ней. Этому месту, должно быть, по меньшей мере сто пятьдесят лет. И, я распахиваю дверь гостиной, там достаточно места, чтобы все могли по-воскресному развалиться на диванах. Картины на стенах задрапированы яркой мишурой и гирляндами, а на приставном столике стоит рождественская елка, украшенная разноцветными лампочками и увешанная разнообразными безделушками, которые выглядят…

— Отвратительные, да? — голос Бекки звучит у меня за плечом. — Не смогла устоять. Они из магазина «Фунт», так что я просто ненадолго съездила в город. Если ты не можешь быть безвкусной на Рождество, то когда же сможешь?

— Мне нравится, — говорю я, и это действительно так. Бекки исчезает обратно на кухне, и я слышу, как она фальшиво напевает Мэрайю Кэри и гремит тарелками и кастрюлями. Стою в коридоре и смотрю на удивительный дом, который я не смогла бы себе позволить и за миллион лет, и вспоминаю, как примерно два месяца назад увидела объявление о работе своей мечты в издательстве и задумалась, стоит ли мне рискнуть и подать заявку. И как сказала бабушка Бет:

— Никогда не рискуя, милая — никогда не узнаешь, что ждет за углом…

Час спустя мы уже на кухне, и все разложено так, что выглядит идеально для вечеринки по случаю новоселья.

— Стой! — я подняла руку в воздух.

Бекки замирает как вкопанная, и я прыгаю между ней и массивным старым дубовым столом на кухне. На ее лице отражается тревога, когда я лезу в задний карман своих джинсов, а затем она закатывает глаза, когда понимает, что я делаю.

Я протягиваю свободную руку, поправляю тарелку и передвигаю кусочек мишуры так, чтобы он изящно расположился рядом с яркими, как