Печать Мары: Пламя. Книга I - Дарья и Алексей Домбровские

слышно. Он только видел, как вытянутые вдоль раскисшей дороги колонны начали медленно разворачиваться. Видимо, воевода, князь Хованский, решил преградить полякам и литовцам Жеромского дорогу к переправе. И дать, таким образом, хотя бы части армии перебраться на другую сторону Двины.

Внизу, у самой переправы, загремели, отбивая ритм, полковые барабаны. Движение колонн пошло четче и увереннее. Казалось, еще чуть-чуть — и полки встанут на свои позиции. Но в этот самый момент на плечах разбегающейся конницы на равнину вылилась лава польских гусарских хоругвей.

* * *

Силин весь подался вперед, чтобы лучше видеть битву, которая разворачивалась перед ним. Выйдя на равнину, гусары замедлили ход коней, приводя в порядок свое построение. В первые шеренги начали выходить самые опытные и хорошо вооруженные товарищи, а в задние — их почтовые. Силин не слышал команд, но прекрасно знал, что сейчас выкрикивает их ротмистр, в накинутой на плечи шкуре леопарда и с плюмажем из орлиных перьев на шлеме.

— Шапки надвинуть… Сомкнуть ряды…

Губы Силина шевелились, повторяя чуть слышно слова команд.

— Сабли на темляк…

Всадники взяли в руки длинные пики с небольшими бело-красными прапорами на концах и шагом двинулись вперед. Русская кавалерия обошла законтрившие посторонние пехотные полки и скрылась где-то на флангах.

— Вперед…

Польская хоругвь, выстроенная в четыре ряда, перешла с шага на медленную рысцу. Когда к сомкнутым построениям солдат и стрельцов было пройдено половина пути, гусары с боков начали потихоньку сдвигаться ближе к центру, сильнее уплотняя передние ряды. Скоро до русских посторонних осталось чуть больше ста шагов.

— Зложьте копье… Пики к бою…

Слова Силина слились с принесенным ветром криком гусарского поручика. Пики в руках всадников двинулись вниз, и конная масса перешла на полный галоп. Крылатая волна хлынула вперед, грозя разметать тонкие линии пехоты. Силин затаил дыхание. Когда до ощетинившейся копьями лавы осталось меньше ста метров, грянул залп. Ряды пехотинцев заволокло дымом, и сразу грянул второй залп. Какое-то время ничего не было видно в белом молоке, которое накрыло поле боя. Но потом из него стали выскакивать всадники, которые, развернув коней, галопом выходили из схватки. Силин, сам не замечая этого, не дышал все это время.

Первый натиск гусарии был отбит. Это было похоже на маленькое чудо. Пехотинцы не дрогнули. Видимо, бегство дезертиров положительно сказалось на боевом духе стрельцов и бойцов солдатских полков. Силин прекрасно понимал, насколько трудно было удержать натиск лучшей тяжелой кавалерии Европы без гуляй-города, испанских козлов, свиных рогаток и железных ежиков-чесночен. Хоругвь оттянулась обратно к краю поля и стала перестраиваться для повторной атаки. Стрельцы с пехотинцами тоже выровняли свои ряды. Между их построениями и польскими гусарами на земле лежал десяток человеческих и конских трупов. Один из раненых поляков заковылял в сторону своих, но его свалил одинокий пистолетный выстрел.

Тем временем крылатые гусары построились и ринулись во вторую атаку. Все повторилось, с тем отличием, что в левый фланг гусаров выехали рейтары и дали один нестройный залп. Хоругвь снова откатилась. Трупов и раненых на земле стало еще больше. Силин уже подумал, что вряд ли гусары пойдут в новую атаку, но в этот момент из-за леса вышли еще две гусарские хоругви. Силин изо всех сил сжал кулаки. И хотя эти гусары были литовские, а не польские, удар сразу трех хоругвей потрепанная пехота вряд ли смогла бы выдержать.

Всадники с крыльями за спиной вскакивали по центру построения, а обе литовские хоругви с крыльями, притороченными к седлам, разместились по бокам. И снова:

— Сомкнуть ряды… Сабли на темляк… Вперед… Пики к бою…

Удар трех закованных в железо крылатых хоругвей был страшен. На этот раз пехотинцы успели сделать только один залп. Не помогли подоспевшие на помощь пехоте рейтары и драгуны. Стальная волна смела первые ряды, снесла не успевших выйти на первую линию пикинеров. Издалека казалось, что это не люди, а дикие звери, перепоясанные ремнями, укутанные рысьими и медвежьими шкурами, скачут на крылатых конях, сметая все на своем пути.

Силин повернулся к Василю.

— Пора?

Литвин молчал, не отрывая взгляда от сражающихся.

— Пора?

Силин с нажимом повторил вопрос и придвинул своего коня ближе к лошади советника. Тот поправил на голове свой шлем-бургонет и бросил быстрый взгляд на поручика. Расходившаяся к низу металлическая переносица закрывала половину рта, и поэтому, когда литвин ответил, его и без того тихий голос звучал еще глуше:

— Пан Николка, пан воевода должен дать сигнал.

Силин нетерпеливо привстал на стременах. Ни самого князя Хованского, ни его знамени видно не было. Силин перевел взгляд туда, где поляки и литовцы неумолимо продавливали солдатский полк. Русские рейтары крутили на флангах вражеских хоругвей свой «караколе», но с каждым новым заходом их залпы звучали все реже. Наконец натиск гусарии ослаб. Часть из них уже начала разворачивать своих коней, чтобы отойти на следующий заход. Силин облегченно выдохнул. В радостном порыве он хлопнул ладонью по нагруднику Василя.

— А-а! Сдюжили!

Литвин ничего не ответил. В этот момент знамя полка Томаса Даниеля, золотой двуглавый орел на желтом фоне, упало на землю и скрылось из вида. По рядам польских гусар пронесся гулкий, полный ярости клич:

— Руби их в песи-и-и!

Ряды русской пехоты начали поддаваться назад. Началась бойня.

Силин с яростью сжал пику. Ударил шпорами коня. Сейчас или никогда! Еще миг — солдаты окончательно побегут, и будет поздно. Он увидел удивленные глаза Василя.

— Команды не бы-ло-о-о!

Литвин хотел остановить его, но было поздно.

— Стой, пан Николка!!!

Силин уже выехал из леска. Он глянул на Василя, на мешанину сражения около переправы, на застывшие в ожидании ряды гусар. Еще один шаг — и ничего нельзя будет изменить. Силин махнул рукой и двинул своего коня, серого в яблоках Баяна, вперед. Загремели конские сбруи. С мокрых, пропитавшихся водой, притороченных к панцирям крыльев слетели капли воды. Зафыркали лошади. Рота Силина сдвинулась с места и стала выходить на опушку. На глазах Василя творилось невообразимое. Выпестованные им воины без команды воеводы выходили на бой. Цена поражения — это жизни почти десятка тысяч людей, отрезанных переправой на левом берегу Западной Двины.

Осознав, что этого уже не остановить, литвин развернулся в седле и вместо принятых команд заорал во все горло, мешая русские и польские слова:

— Опущено гусарское копье!

Проткнув врагов немало!

Василь орал свои стихи, которые позже лягут в основу Песни о защите Вены. Но это потом. А пока под эти слова выпестованные им русские гусары выходили на залитые кровью склоны Кушликовых гор. Чтобы у