Драгоценная паутина - Максин Барри

– Ну же, Джек! – Джанет Уиттингэм подняла бровь.

Он, совершенно счастливый, вернулся на свое место, полный ошеломляющего впечатления, которое произвела на него эта девушка. Он влез на стул и взмолился, чтобы это впечатление не сыграло с ним злую шутку. Под пристальным взглядом студентов-художников это не осталось бы незамеченным.

Джанет Уиттингэм медленно поплыла по комнате и остановилась за спиной Флейм. Глядя на ее рисунок, она слегка нахмурилась. Было что-то… странное в нем. Флейм добилась стипендии в Радклиффе упорным трудом и бесспорным талантом. Джанет Уиттингэм не на что было жаловаться, девушку совершенно справедливо включили в программу по живописи, у нее очень техничный рисунок, блестящий, лучший в классе. Она прекрасно улавливала игру света, и все-таки… Да, подумала Джанет, странно, но скорее всего дело в темпераменте Флейм Сирамор-Форбс, который дает о себе знать таким образом. Но нет… Нет… Джанет покачала головой и вздохнула. Как нехорошо, что она не может точно сформулировать свои ощущения. Она знала про несколько ювелирных вещичек, сделанных Флейм для подруг в авангардистском духе, очень популярном среди студентов, и подумала: именно дизайн ювелирных украшений, а не живопись и рисунок как таковой, является сильной стороной Флейм Сирамор-Форбс на самом-то деле. Но стоит ли этому удивляться?

После занятий девушки вернулись к себе в комнату, типичную студенческую комнату на двоих, украшенную постерами от французских импрессионистов до Дали. Флейм аккуратно положила на стол блокнот для рисования, книги и коробку карандашей, а Венди бросила все это на неубранную постель.

– У тебя даже постель заправлена, – проворчала она. – Это просто отвратительно, Форбс. Отвратительно!

Флейм засмеялась и, чтобы как-то угодить подруге, плюхнулась на кровать. Она была в джинсах «ливайз» и белой рубашке, но выглядела, как модель на отдыхе. Венди хмуро уставилась на нее.

– У меня что, нос в краске, Гиббси? – спросила Флейм нараспев, как говорят на рынках в Новой Англии. Никто бы не признал в ней сейчас дочь английского графа.

– Извини, но я для тебя совсем неподходящая соседка. Наверное, куча народу предлагала тебе поменяться. – Она быстро посмотрела на Флейм. – Правда ведь?

Да, правда. Новичку первокурснику не надо много времени, чтобы показать себя, и Альционе Сирамор-Форбс очень скоро отвели место на самом верху студенческой иерархической лестницы. Не только внешность, но и интеллигентность, великодушие и щедрость стали тому причиной. Мальчики с первого дня потирали руки в предвкушении… Но очень скоро им пришлось поумерить свой пыл: вопреки ожиданиям, Флейм ни с кем не путалась. Однако больше всего студенты ценили ее умение… делать украшения. Из металлических банок из-под кока-колы она делала дешевые серьги, которыми повально увлекались девчонки, браслеты из переплетенных медных проволочек, подвески из разных камешков. Но хитом семестра стали раскрашенные колье и браслеты из железа и алюминия. О Флейм даже написали в местной газете, восхищаясь ее мастерством. Весьма высокая оценка для студентки первого года обучения.

– Мне очень нравится жить с тобой в одной комнате, – дружелюбно сказала Флейм.

– Ой, ну меня просто тошнит! – застонала Венди, но улыбка ее была радостной. – Кстати, как тебе наша сегодняшняя модель? Красавчик, да?

Флейм вздохнула, легла на живот, потянулась и подперла рукой подбородок.

– Почему бы тебе им не заняться? – тихо спросила она.

Венди повернулась на бок, посмотрела на нее и спросила себя, бывают ли на свете люди, более непохожие, чем они с Флейм?

– Слушай, Флейм, я ведь некрасивая. Так? Не пытайся изображать героиню викторианской эпохи. Я такая, какая есть! И с мужчинами мне очень не везет. На свиданиях я вывожу их из себя, – добавила она, сердито посмотрев на нее.

– Можно подумать, что свидание это война, – сказала Флейм, а потом вдруг откровенно призналась: – Ты знаешь, а ведь я… я никогда… еще не спала с мужчиной. – Она произнесла это очень нерешительно, но не сомневалась, что Венди не предаст ее. – Мне девятнадцать, и иногда я чувствую себя последней девственницей планеты.

Венди кивнула. Признание Флейм ее тронуло, хотя она сама догадалась об этом уже в первые часы знакомства. Да, как ни невероятно, но Флейм девственница.

– В таких семьях, как твоя, это обычное дело, – заявила Венди. – Итальянцы ведь всегда надежно охраняют своих хорошеньких дочек.

Семья Флейм по материнской линии, насколько было известно Венди, из старинного и очень уважаемого рода, снабжавшего европейскую аристократию драгоценностями еще со времен Борджиа. Интересно, каково это, иметь такое происхождение? Венди наблюдала за подругой, которая лежала на кровати и своей позой напоминала греческую скульптуру. Ну просто трагическое воплощение девственности! Венди засмеялась.

– Что здесь смешного? – спросила Флейм и сама захохотала. Выражение ее лица мгновенно переменилось, став беззаботным и естественным.

– Да ничего, мы сами, – сказала Венди. – Ну и парочка!

Флейм вскинула красивую головку.

– В день моего шестнадцатилетия мама сказала, что ей стоило больших усилий воспитать меня более свободной, чем принято в нашей семье. – Она улыбнулась, почувствовав, как напыщенно прозвучали ее слова, а потом подумала о матери. Она знала, как ужасно страдала Франческа в браке с английским графом Малколмом. Отцом, которого она, Флейм, не помнила. Малколм еще в раннем детстве разделил их с братом Джастином, с которым они были близнецами. Его она тоже больше никогда не видела. Лишившись сына, мать невыносимо страдала. Не этот ли горький опыт привил Франческе отвращение к мужчинам на всю жизнь? Иначе почему ее мать, такая красивая, богатая, созданная для брака и семейной жизни, столько времени была одна? Глава семьи граф Корральдо подал петицию папе с просьбой разрешить племяннице развод. Это было пятнадцать лет назад. Слишком долгий срок для женщины, чтобы оставаться без любви и мужского общества.

Венди нагнулась и достала из-под кровати сигарету с травкой. Затянувшись, она молча посмотрела на Флейм, поймав ее печально-предостерегающий взгляд. А потом весело вскочила и открыла окно, чтобы выветрился запах марихуаны.

– Ну не могу дождаться! До ужаса хочется послушать про свободу, которой тебя одарили.

Флейм рассмеялась.

– Фу, какая ты циничная! Да ничего из ряда вон выходящего. Ну, например, после четырнадцати лет я могла не ходить в церковь, если не хотела. Сама мама до сих пор не пропускает ни одного воскресенья. Даже несмотря на то, что с ней произошло, она остается истовой католичкой. А я не помню, когда в последний раз была в церкви.

– Впавшая в грех католичка! Боюсь за твою бессмертную душу.

Флейм засмеялась.

– Ну тогда еще один пример. Моя мама, в отличие от меня, училась в Маунт-Холиоке, как и все женщины семейства Корральдо, которые хотели получить образование.

– Ах ты мятежница! – весело воскликнула Венди.