Душекрад - Александр Зимовец

затаскивая его через темный коридор куда-то в также совершенно неосвещенную комнату. Лампу зажигать она, впрочем, не стала, да и к чему было бы это делать? За окном сияла в небе полная луна, ее света было даже больше, чем достаточно.

В этом свете Герман принялся, не прекращая поцелуев, освобождать хозяйку дома от платья. Дело это было хоть и приятное, но не такое уж простое. Герман никогда не понимал: и зачем они навертят столько сложностей? Крючочки какие-то, которые вечно не подцепишь, пуговки в самых неожиданных местах и на удивление тугие, какие-то шнурки, которые хоть зубами развязывай. Если бы он был императором, непременно издал бы высочайший манифест о том, чтобы женщинам носить мужские сюртуки и панталоны: и обзор лучше, и возни меньше.

Однако с помощью Божьей, а также Аглаиной, дело пошло. И вот, отбросив на пол и платье, и нижнюю рубашку, он на секунду застыл, пораженный красотой ее статного холеного тела в лунном свете, а обнаженная и явно довольная произведенным эффектом Аглая застыла и чуть откинула назад голову, дескать: «Ну, что, хороша же я, верно?». Что ж, она в самом деле была хороша. Даже Внутренний Дворецкий восхищенно крякнул. Нет, некоторые любят, конечно, субтильных дам, на которых дунь — она улетит, но Герман был не из таких. Он во всем любил пышную роскошь, а здесь ее хватало. Дело оставалось за малым, перейти, собственно, к штурму главной цитадели, и пальцы Германа уже потянулись у ее парадным воротам, в то время как Аглая дрожащими от нетерпения пальцами принялась освобождать от одежды уже его.

— Всем оставаться на своих местах! — гаркнул вдруг голос, звучавший словно из глубин ада: громкий, яростный, жесткий. — Корпус жандармов! Одна попытка пошевелиться, и всем конец. Имею на позиции темпоратор и применю его при первом же звуке.

— Что такое? — задушенно прошептала Аглая, прикрываясь только что снятой рубашкой. От ужаса она стала, казалось еще белее, и походила уже на призрак.

— Ти… тихо… — прошептал в ответ Герман.

— Ну, и встрял же ты, батюшка! — произнес Внутренний Дворецкий. Перед глазами тут же предстал ряд неприятных картин: обыск, допрос, люди в синих мундирах расспрашивают полуголую перепуганную Аглаю. «На каком основании здесь находится этот молодой человек?». Затем приезжает срочно вызванный из Кашина муж… В общем, грядущая ночь, кажется, будет, куда менее приятной, чем ожидалось. Однако, к чему здесь жандармы? Не иначе, там за стенкой и впрямь сходка каких-нибудь нигилистов. Господи, что бы им было не устроить свое сборище в другом месте!

Внизу хлопнула дверь и послышались чьи-то торопливые шаги. Затем грянул револьверный выстрел, а вслед за ним другой. В ответ им из кустов загрохотали новые, погромче, видать, ружейные. Одна пуля с оглушительным звоном разнесла стекло спальни, Аглая взвизгнула, соскочила с кровати, и совершенно голая забилась в угол, не заботясь уже о приличиях. Герман тоже машинально пригнулся.

— Вы не поняли⁈ — проревел голос. — Или думаете, шучу⁈ Викентий, залп!

То, что произошло в следующую секунду, впоследствии не раз снилось Герману в кошмарных снах. Лицо Аглаи вдруг сморщилось, посерело, словно она мгновенно постарела лет на пятьдесят. Тело ее, и без того съежившееся в углу, стало вдруг еще меньше и в какие-то несколько секунд превратилось в скрюченную серую мумию с черными провалами на месте глаз и обнажившимися словно в оскале зубами.

— Ах ты ж… правда темпоратор… — прошептал Герман, которого трясло от ужаса. Внутренний Дворецкий только шлепнулся на пол и перекрестился.

Про это оружие он только слышал, причем говорить о нем полагалось только шепотом. Кое-кто даже утверждал, что его вовсе не существует, и это просто страшные сказки, распускаемые жандармами. Но приходилось признать: у них в самом деле есть машина, испускающая луч, который, не повреждая строений и прочего имущества, искривляет время для живых существ. Вот только… Господи Боже, ему-то что теперь делать⁈

Голова Германа заработала с умопомрачительной скоростью, какой он сам от себя не ожидал. Очевидно, ему просто повезло, и луч его не задел. Но второго дожидаться никакого резона нет. Как этого избежать? Даже если всех нигилистов уже перебили, то могут ведь жахнуть еще раз просто для верности. Надо показать, что в доме есть живой человек, но он не враг, а верный подданный Его Величества. Но как показать?

— Да ты, барин, найди какую-нибудь тряпку, да помаши ей в окно, — услужливо подсказал Внутренний Дворецкий. — А они поймут, что это символ мира, вот что.

Долго искать не пришлось — на кровати все еще валялась белая ночная рубашка Аглаи. Стараясь не смотреть на то, что осталось от хозяйки дома, Герман подобрал ее последнее одеяние, подошел, крадучись к окну и пару раз взмахнул им. Глянув при этом на поляну он заметил на противоположной стороне улицы троих людей в темных мундирах. Один из них возился с какой-то машиной на треноге, похожей на фотографический аппарат, другой же держал одной рукой металлический рупор, а в другой сжимал револьвер. Головного убора на нем не было, и в лунном свете сияла шевелюра, почти полностью седая, в то время как старым жандарм не выглядел и выправку имел знатную.

— Сдаетесь⁈ — проговорил он, поднеся рупор к губам. — Стоять на месте, мои люди заходят!

В ту же секунду, повинуясь его жесту, две другие фигуры в синих мундирах двинулись через улицу к дому. Герман застыл в оконном проеме, боясь пошевелиться. И вот, когда две тени уже почти достигли крыльца, из окна первого этажа грянул выстрел, и одна из них пала навзничь.

Седой жандарм проревел что-то матерное, а затем рявкнул: «Огонь! В мясо их, тварей!», после чего Герман отпрянул от окна, и очень вовремя, так как несколько пуль тут же влетели в комнату, впечатавшись в потолок и обдав его крошевом штукатурки.

— Ох ты ж, Господи, святая воля твоя, — запричитал Внутренний Дворецкий. — Пропали мы с тобой, барин, как есть, пропали!

Но Герман от него лишь отмахнулся. Заткнись, старый паникер, не до тебя! Он загрохотал вниз по скрипучей темной лестнице, твердо намеренный уж как-нибудь да выжить. Сейчас, сейчас! Включай голову, Брагинский! Не бывает так, чтоб выхода не было! Есть вход — есть и выход!

С этой мыслью Герман преодолел последнюю ступеньку, и едва не полетел вниз, споткнувшись обо что-то твердое и почему-то обтянутое тканью. Он невольно вскрикнул и выругался, обнаружив, что это была такая же мумия, как та, в которую обратилась Аглая, только одетая во фрак, и оттого еще более жуткая. В следующую секунду кто-то зажал ему рот шершавой ладонью с толстыми пальцами.

— Тихо, тихо! — проговорил низкий, гулкий голос, словно из бочки, а затем рука отпустила его.

Герман тут же оглянулся и увидел, что перед ним поп в рясе, о котором говорила Аглая, вот только в руках у него не кадило и крест, а револьвер, и за поясом — еще один. Был он низкорослый, с неопрятной кудлатой бородой и явно недюжинной силищи. Герман еще подумал: «Не гном ли?». Впрочем, раздумывать было некогда.

— Ты еще кто, твою мать⁈ — воскликнул поп, тяжело дыша, и упер в грудь Германа дуло одного из револьверов. — Ты ведь не из этих? Да нет, эти не успели бы. Ну, отвечай живо⁈ Времени нет!

— Я… это… в гостях был тут… — проговорил Герман, не зная, как еще потактичнее назвать случившееся.

— В гостях? У кого? — спросил поп, скептично взглянув на полурасстегнутую германову рубашку. — А, не все ли равно! Слушай, парень, их там мало! Было б много, нам бы уже каюк! Но я осмотрелся, они все там, спереди залегли, а за черным ходом хорошо если одного следить оставили. Если вместе рванем, хоть один да проскочит, там до леса недалеко, а в лесу ищи да свищи! Ну⁈ Рванули⁈ Другого шанса не будет.

— А и впрямь! — Герман почувствовал азарт висельника. В безумный план попа он не особенно верил, но ничего другого не оставалось.

Вместе они рванули к черному ходу, поп выскочил из него первым, и тут же из кустов впереди гаркнул выстрел. Поп взревел, вскинул один из своих револьверов, несколько раз выстрелил по кустам, оттуда раздался приглушенный вскрик, сзади, через улицу пару раз гаркнули ружья, а они с попом помчались вперед, к спасительному лесу.

Герман добежал первым, спрятался за деревом и наблюдал, как поп, пыхтя и припадая на левую ногу, с трудом его догоняет, а через забор за домом уже перемахивают силуэты