История философии. Древняя Греция и Древний Рим. Том I - Фредерик Коплстон

2. Итак, история философии – это не собрание мнений отдельных философов, никак между собою не связанных; однако нельзя сказать и того, что она представляет собой непрерывный прогресс или даже развитие по спирали. Это верно, что при желании можно подыскать примеры, подтверждающие существование гегелевской триады: тезис – антитезис – синтез, однако ученому–историку не подобает принимать a priori какую–то схему, а затем подгонять под нее факты. Гегель высказал предположение, что смена философских систем «представляет собой закономерную смену этапов развития» философии, но это было бы возможным только в том случае, если бы философская мысль человека направлялась бы «абсолютным духом». Нет никаких сомнений, что с практической точки зрения направление, которое примут мысли того или иного философа, определяется предшествующими и современными ему системами; кроме того, на формирование его взглядов оказывает большое влияние личный темперамент, его воображение, историческая и социальная обстановка, в которой он живет, и т. д. Тем не менее ничто не заставляет мыслителя использовать в своей системе те или иные посылки и принципы или интерпретировать философские взгляды своих предшественников так, как он это делает. Фихте был убежден, что его система логически вытекает из системы Канта и между ними действительно существует логическая связь, что хорошо известно любому современному студенту–философу; однако ничто не заставляло Фихте развивать философию Канта в том направлении, в каком он это сделал. Наследник идей Канта мог пойти и совсем другим путем – подвергнуть критике посылки Канта и заявить, что выводы, которые тот позаимствовал у Юма, не соответствуют истине; он мог бы руководствоваться принципами философов, живших до Канта, или вывести свои собственные. В истории философии действительно присутствует логическая последовательность систем, но она не является закономерной в строгом смысле слова.

Поэтому мы не можем согласиться с утверждением Гегеля, что «ведущее философское направление периода является результатом всего развития и представляет собой истину в самом высшем ее проявлении, где самосознание духа находит себя»4. Очень многое зависит, конечно, от того, по какому принципу вы выделяете «периоды» и что вам заблагорассудится считать их ведущим философским направлением. Выбор здесь неограничен, и если человек руководствуется предвзятыми мнениями и собственными желаниями, то предсказать его практически невозможно. Однако можем ли мы гарантировать (если конечно же не примем с самого начала точку зрения Гегеля как единственно верную), что выбранное нами ведущее направление будет представлять собой высшее достижение философской мысли своего времени? Можно с законным правом говорить о существовании средневекового периода в истории философии и выбрать в качестве его ведущего направления оккамизм, однако мы должны согласиться, что его никак нельзя считать высшим достижением средневековой мысли. Развитие средневековой философии, как показал профессор Жильсон, происходило не по прямой, а скорее по кривой линии. И тут же напрашивается вопрос: какую философскую систему современности можно считать синтезом всех предшествующих систем?

3. Вся история философии представляет собой поиски человеком Истины с помощью дискурсивного мышления. Неотомист, следуя словам святого Фомы «Omnia cognoscentia cognoscunt implicite Deum in quolibet cognito»[4], убежден, что всякое суждение выходит за пределы своих рамок, так как имилицитно всегда содержит отнесение к Абсолютной Истине, Абсолютному Бытию. В любом случае мы можем сказать, что поиск истины в конечном счете представляет собой поиск Абсолютной Истины, Бога, и даже те философские системы, которые отвергают этот факт, к примеру исторический материализм, служат его подтверждением, поскольку все они ищут, пусть неосознанно, пусть даже не признаваясь в этом самим себе, конечное Основание, высшую Реальность. И даже если эти поиски приводят к появлению весьма своеобразных доктрин и режущих ухо заключений, все равно мы не можем не испытывать определенного сочувствия и интереса к попыткам разума достичь Истины. Кант, не веривший, что метафизика была или могла бы стать наукой в традиционном смысле этого слова, тем не менее считал, что нельзя остаться равнодушным к объектам, которые она изучает, – Богу, Душе и Свободе5, а мы от себя добавим, что нельзя остаться равнодушным и к поискам человеческим разумом Истины и Добра. Однако если мы задумаемся над тем, как легко пойти по ложному пути и как часто личный темперамент, образование и другие «случайные» факторы заводят мыслителя в интеллектуальный тупик, а также вспомним, что человек – это не голый интеллект, что процессы в его теле легко подвергаются посторонним воздействиям, то мы поймем, что без Божественного Откровения Абсолютной Истины не достичь. Тем не менее это не должно приводить нас в отчаяние; не следует терять веру в возможности человеческого разума или сомневаться в добросовестности мыслителей прошлого, шедших по своему пути в поисках Истины.

4. Автор этой книги придерживается томистской точки зрения, которая гласит, что вечная философия существует и этой философией является томизм в широком смысле этого слова. Но автор хотел бы сделать два замечания по этому поводу:

а) утверждение, что философия томизма является вечной, вовсе не означает, что эта система ограничена рамками какой–либо исторической эпохи и не способна к дальнейшему развитию;

б) вечная философия после средневекового периода развивалась не параллельно и не в отрыве от современной философии, а внутри ее и с ее помощью. Я хочу этим сказать не то, что философию Спинозы или Гегеля, к примеру, можно понять только с помощью томизма, а то, что если философы, отнюдь не считающие себя «схоластами», используют истинные принципы и приходят к правильным выводам, то эти выводы должны рассматриваться как принадлежащие вечной философии.

К примеру, у святого Фомы Аквинского есть некоторые рассуждения о государстве, и, не имея никакого намерения критиковать его принципы, мы тем не менее прекрасно понимаем, что в XIII веке нельзя было разработать детальную философскую теорию современного государства. Да и с практической точки зрения совершенно немыслимо, как такая теория, построенная на принципах схоластики, могла бы быть воплощена в жизнь, пока не возникло само современное государство и нынешнее отношение к нему. Только после того, как мы на своем собственном опыте убедились, что такое либеральное государство, а что – тоталитарное, а также изучили соответствующие политические теории, мы смогли понять тот скрытый смысл, который содержится в немногочисленных высказываниях святого Фомы на эту тему, и можем теперь разработать тщательно продуманную схоластическую теорию современного государства. Эта теория будет содержать все то положительное, что имеется в других теориях, но будет избавлена от их недостатков. В результате такая теория государства будет не простым развитием схоластических принципов в полной изоляции от современной исторической ситуации, но развитием этих принципов с учетом исторических условий, развитием, достигнутым на основе использования оппозиционных теорий. Если принять эту точку зрения, мы сможем поддерживать идею вечной философии, не обрекая себя, с одной стороны, на узость взгляда, ограничивающего вечную философию рамками определенного исторического периода, а с другой стороны, на гегелевское понимание философии, которое строится на утверждении, что Истина в данный конкретный момент абсолютно недостижима (хотя сам Гегель, похоже, думал совсем по–другому, в чем и проявилась его непоследовательность).