Заноза Его Величества. Книга 2 - Елена Лабрус

— Вот и правильно, — с облегчением плюхается она на задницу, пружиня на сетке. — Там ей самое место. У плебейки, — и принимается переплетать блондинистую косу, что растрепалась, пока она тут прыгала.

И это её сплюнутое через губу «плебейка» заставляет меня выдохнуть и досчитать мысленно до десяти, чтобы не сорваться. И, наверно, первый раз в жизни мне это помогло. Потому что на счёте «три» эта фря спустила ноги с кровати, хоть и не без боязни, а на счёт «семь» чуть было не сбила на входе ту самую Вабарию, попавшуюся ей на пути.

— Смотри куда прёшь! — толкает она девушку и, судя по грохоту щеколды, скрывается где-то в недрах уборной.

— Не обращай внимания, — киваю я второй соседке по койке, в этой огромной комнате на несколько десятков кроватей.

Вабария в скромном коричневом платье прислуги, не украшенном даже белым воротничком или нарядным передничком. И унылый чёрный фартук, честно говоря, очень смахивает на школьную форму моего детства. Но зато служанки в ней смотрятся моложе своих лет. Впрочем, этой Вабарии, работящей девушке с плоским рябым лицом и двумя толстыми русыми косами, как у девчонки, возможно, и так не больше пятнадцати. А может, и под сорок. По ней не поймёшь.

— Я и не обращаю, — принимает она предложение присесть. — Что вскуе на ту лядину ерыкать?

— Чего, чего? — встряхиваю я верхнее платье, лежащее в свёртке, чтобы рассмотреть.

— Так у нас в деревне говорят, — наклоняется она поднять и положить на кровать газету, которой был проложен лиф. — Мол, что попусту на неё ругаться. Её жаль.

— Это в честь чего же её жаль? — кручу лёгкий наряд, выбранный из готовых изделий, что портниха подогнала по моей фигуре.

— Баят, что она из Диграфа, столицы Страны Болот. Из знатного, богатого рода. Но их имение сгорело вместе с конюшней и породистыми лошадьми, что они разводили. Её родители тоже погибли в огне. И все ценности, как и бумаги, пропали. А земли у них не пахотные, выпасные, все и отошли короне. И стала она не богатая наследница, а что банный веник без листьев, голь.

— Какого же чёрта она припёрлась сюда? Что, родственников у неё нет? Или в Диграфе своих Белых домов не хватает? — оставшись довольна предыдущим платьем, я разворачиваю следующее.

— Она к жениху в Биденс приехала. Баят, купила на последние деньги билет на корабль, чтобы через океан добраться на наш континент, — тянет Ваби за подол, разглядывая плотную ткань.

А я пытаюсь вспомнить… Биденс, Биденс… где же этот Биденс? Ведь где-то недалеко. Точно, один из имперских городов. Не зря в свою недолгую бытность королевой учила столько всего. Эх, мне бы ещё карту с моими пометками, я бы и где этот Биденс, и где Диграф находится глянула.

— А тому с бесприданницей уже одна докука: ни выгоды, ни интереса. Выгнал. Вот она со стыда да от нужды и подалась куда глаза глядят.

— Грёбаный стыд, баешь? — перенимаю на раз я её аналог слова «говоришь» и разворачиваю платье спиной. Ох, не люблю я эти корсеты, но одно строгое для официальных случаев в гардеробе обязательно нужно. — Потому и ершится, что не смирилась ещё с несправедливой судьбой? Недовольна, что с нами сирыми ест теперь с одного корыта?

— И мепризирует всех. Презирает, значит, — поясняет Ваби на мой удивлённый взгляд. — Больно барская кровь в ней сильна. Но отешется, смирится, погодует здесь и всё пройдёт.

— А это как тебе? — достаю я третье и последнее платье.

— Вот в этом будешь дюже авантажна, — с восторгом прижимает Вабария руки к груди, качает головой, и даже языком причмокивает, но, услышав шум на лестнице, подскакивает.

— Пойду. А то это всё лалы, пустые разговоры. А там работы к вечеру не разгрести.

«Лалы, не лалы, — прикладываю я платье, разглядывая себя в большом зеркале, — только этой гордячке, Коннигейл, может, и обидно, а я свою судьбу выбрала сама. Когда хочу, тогда и дура».

И очень хорошо, что сегодня вечером будут посетители. Наконец, последние новости послушаю. В борделе-то они из самых верных источников, из первых уст.

Эх, мне бы ещё мою книжечку с записями, а то это внешность у меня только девичья, а память уже не та. Но ничего, освежу постепенно. Всё же вид из окон борделя совсем не тот, что из окна королевской опочивальни. И люди не те, и отношение, да и жизнь совсем не та. Но это теперь моя жизнь. Сама я её и буду устраивать.

Свет в большом тронном зале слепит так, что хочется зажмуриться.

Слепят золотые эмблемы Благородного Пса. Режет глаза от бело-серых полотнищ флагов. Даже зелёная полоса между белым и серым заставляет щуриться. Словно снег, давно растаявший за окном, перебрался на стены. И это так символично: белый снег на увядшей зелени травы и свинцово-серое небо над ним.

Белый, изумрудный, серый — цвета короны. Свинцово-серый — мудрость. Снежно-белый — чистота и непорочность. А тёмно-зелёный… кто говорит, символизирует надежду, кто — молодость и летнюю зелень, а некоторые неоднозначно намекают на фей и «травников», что поклялся защищать род Рекс.

«Пусть помыслы твои будут чисты, решения — мудры, а душа — молода», — напутствуют каждого нового правителя в нашем роду.

А я закрываю глаза, слушая, что там бубнит канцлер, и думаю только о том, что просто нужно больше спать. И собираться, если не в малом тронном зале, что навевает слишком много воспоминаний, то хоть в зале для заседаний, где всем можно сесть.

Но сегодня я хотел напомнить себе, что жив. Что я требовательный, суровый и властный. Одним словом, тиран, твою мать. А ещё надеялся, что хоть в этом зале почувствую возложенную на меня ответственность и воспряну духом. Но пока чувствую только тяжесть короны, жёсткость трона, усталость да уверенность, что нужно больше спать.

— Клодвиг, я понимаю, что ты всего лишь канцлер, но меня здесь вообще не должно быть. Как вы собирались справляться без меня? — открываю глаза.

И, заложив карандашиком, закрываю блокнот, исписанный рукой женщины, за которую я отдал бы и этот трон, и эту ортову страну, и эту огову жизнь. Но по иронии судьбы как раз трон у меня есть, проблемы есть, жизнь есть, а вот женщины нет. И орт знает, зачем без неё мне всё это надо!

— Дамиан? — перевожу тяжёлый взгляд на Фогетта, застывшего каменным изваянием со сложенными на груди руками. — Как глава престола Эклесии Ортогонале, Новой церкви, провозгласившей возврат к старым теологическим традициям и независимость своей религии, что скажешь ты?

— Мы не готовы к эпидемии, Георг, — вздыхает он слишком тяжело для государственных проблем, которые ещё кажутся ему чем-то вроде детской игры, где оступившись, всегда можно попросить помощь взрослых. Хотя не так уж он и бестолков, как кажется из-за его смазливой внешности. Не так уж глуп, как он порой себя вёл. И совсем не слаб, хоть и требуется ему пока поддержка моей твёрдой руки.

— Мы и к зиме не были готовы, но она не за горами. И к войне, но она предстоит. Эпидемия всего лишь ещё один пункт в длинной череде обязанностей. И это как дорога, которая никогда не кончается.