Заноза Его Величества. Книга 2 - Елена Лабрус

— Может, у Дарьи Андреевны были какие-нибудь записи на этот счёт? — кивает канцлер на книжечку у меня в руках.

Да, там написано: «Как во всём этом чувствую себя я? Счастливой. Нужной. Главной в его жизни. Любимой. Каждый день он наполняет этот большой каменный дом светом, нашу постель — теплом, а мою жизнь смыслом».

И ничего про эпидемию. Про лекарства, которыми лечат ветряную оспу, про смертность, про меры профилактики. Но, честно говоря, я ни за что не согласился бы поменять одно на другое.

— Нет, Клод, — убираю я записи в нагрудный карман. — И мы не можем уповать на то, что ни сегодня-завтра она объявится, а если это случится, — незаметно скрещиваю я пальцы, ибо очень на это надеюсь, — мы не будем взваливать на неё наши проблемы. Поэтому к утру жду вас со сведениями о количестве заболевших, возможностях наших госпиталей и любыми прогнозами, что дадут лекари, феи, знахари, кто угодно, кто хоть немного представляет себе, с чем нам предстоит столкнуться.

— Ваше Величество, — отдаёт в дверях честь Салазар. — Вы просили докладывать немедленно. Ещё одна девушка просит вашей аудиенции и представилась Дарья.

В груди ёкает, но в ответ вырывается только тяжкий вздох.

— Это какая по счёту за сегодня? — усмехаюсь я.

— Третья, Ваше Величество, — докладывает мой гвардеец.

— Третья ещё до обеда, — качаю головой.

— Проводить в малую гостиную?

— Проводи в большую. И пусть там до вечера сидит каждая, кто ещё посмеет заявиться во дворец с заявлением, что она и есть посланная мне богами иномирянка. Я зайду потом посмотреть, как они между собой передерутся. Тогда и решу, что с ними делать.

Даю отмашку канцлеру и первым членам Совета, что они свободны. Задерживаю только Эрмину и Дамиана, чтобы узнать, о чём он вздыхает. А то, подозреваю, всё, что лишь томит его грудь, для меня может обернуться серьёзными проблемами.

— Георг, — Эрмина, всё это время молча простоявшая у окна, поворачивается. С некоторых пор она не выдерживает ни моего взгляда, ни моих допросов, но сейчас держится уверенно. — Не исключено, что одна из них может оказаться настоящей. Я первый раз в жизни проводила этот ритуал. Она могла измениться до неузнаваемости. Она могла потерять память. Она может оказаться совсем не такой, как ты ждёшь.

— Я всё это уже слышал Эрмина, — встаю я со своего неудобного трона.

Как говорил отец, предки намеренно сделали трон таким, чтобы ни один правитель не мог на нём расслабиться и почувствовать себя уютно. Держащему в руках бразды правления страной, должно быть некогда сидеть или у него вечно должна болеть задница.

— Сколько времени прошло? Неделя?

— Георг, не тешь себя напрасными надеждами, — сжимает она губы так, что мне хочется чем-нибудь кинуть в стену, что-нибудь разрушить, пнуть, сломать. От бессилия.

— А что у меня есть, кроме надежды, орт тебя побери? — всё же сталкиваю я поднос с вином. Легче, увы, не становится, только грязнее. Но хоть что-то я всё равно должен был сделать, чтобы меня не порвало. — Эрмина, если ты знаешь что-то ещё, о чём умолчала и боишься мне сказать, то лучше скажи сейчас, — засовываю руки в карманы, чтобы ещё что-нибудь не разнести.

Она отрицательно машет головой, и я поворачиваюсь в сторону громко вздохнувшего Дамиана.

— Что, ортовы ягодицы, случилось, Дам?

— Катарина, — до побелевших костяшек сплетает он пальцы. — Кажется, она тоже заболела.

— Кажется или заболела? — перешагиваю через осколки графина.

— Я не знаю. С утра заезжала мадам Лемье, сказала, что у неё лихорадка и сыпь. Обещала держать меня в курсе.

— А меня, значит, в курсе держать не обязательно? — возвращаюсь и пинаю этот ортов графин. — Сначала слёг Барт. Потом твои люди. Кто следующий? Ты? Я?

Дверь снова открывается без стука, но этого посетителя Салазар представить не успевает. Легка на помине, как разъярённая фурия в зал врывается сама мадам Лемье.

— Она заболела, Дамиан. Уже нет никаких сомнений, — бросает она на ходу Дамиану, словно не за этим пришла.

Стягивает перчатки, без остановки преодолевает расстояние до меня и голой рукой влепляет пощёчину. Звонко, увесисто, наотмашь. С душой. Не могу сказать, что у меня прямо искры из глаз, но чувствительно. И неожиданно.

— Как ты посмел, Георг? — деловито натягивает она обратно перчатку, пока с мрачным удивлением я рассматриваю свою бывшую тёщу. — Как тебе только в голову пришло скрыть от меня ребёнка?

— Элизабет, — выступает вперёд Эрмина.

— Не смей приближаться ко мне. И лучше молчи, пока я не выдрала все твои седые космы. Она моя внучка. Моя! Моя плоть и кровь. Не твоя, — и снова разворачивается ко мне. — Как ты мог доверить ей ребёнка? Как мог отдать мою девочку вот этой, — она тычет в сторону Эрмины пальцем, но не находит слов. — Этой… ведьме.

Правда, и Эрмина не остаётся в долгу. И поскольку я не вмешиваюсь, слово за слово, а когда все аргументы заканчиваются, эта перепалка действительно превращается в настоящую потасовку.

«Благородный дамы, называется», — усмехаюсь я, потирая щёку.

— Ах ты старая карга, — тягает Элеонора за волосы Эрмину. — Лещей бы тебе отсыпать полновесных, а не мою внучку. Вожжами тебя поперёк спины, старая ты кляча.

— На себя посмотри, коза драная, — не уступает ей ведьма. — Чему ты можешь её научить? Своих воспитывай! Нарожала лохудр.

Мы разнимаем их с Дамианом, растаскивая по разным углам, когда градус их высоких отношений доходит до того, что недалеко и до настоящего членовредительства.

Но мне, наверно, чего-то такого и надо было сейчас. Чтобы кто-то врезал мне по лицу, привёл в чувства, встряхнул. И вот этой женской драки, после которой и не знаю то ли плакать, то ли смеяться, глядя, как они поправляют растрёпанные волосы, перекошенные платья, оторванные кружева.

— Я её отец, Элизабет, — дожидаюсь я пока мадам Лемье отдышится и уберёт в причёску рыжеватые пряди, а потом остужаю ледяным взглядом. — Я решаю с кем и как ей лучше. И раз я решил, что она живёт с Эрминой, значит, она живёт с Эрминой. Если решил, что никто о ней не знает — никто не знает. И я не собираюсь обсуждать свои решения с тобой или с кем-либо ещё.

— Мы — её семья, — перевязывает она сбившийся на бок плащ. — И ты не имеешь права лишать нас внучки и племянницы. Мы уже потеряли Аурелию, её дочь мы потерять не хотим.

— Я тоже потерял Аурелию, если ты забыла. И это моя дочь.

— Тебе нужно жениться, Георг, — обескураживает она меня неожиданным аргументом, гордо вскинув голову, и таким важным тоном, словно всё и без меня уже решено. — Девочке нужна мать.

— Ну, конечно! — всплёскиваю я руками от возмущения. — Девочке нужна мать! Не важно, что происходит вокруг: зима, чума, война. Плевать на это! Не имеет значения! Я по-твоему обязан жениться, потому что ребёнку нужна мать?!