(не)случайный наследник для магната - Вероника Колесникова

В один ком сплетается все – тела, руки и ноги, уже не понятно, чьи губы спешат доставить другому удовольствие. Все оголтело и слишком, слишком быстро, горячо, невероятно остро.

Мы проваливаемся друг в друга, тонем в запахах, ощущениях, вибрациях.

Это невероятно.

Я всхлипываю от наплыва чувств, и он прикладывает свою огромную руку к моей шее, чтобы лучше ощущать мое дыхание, ловить его, и шепчет, целуя уголки губ:

— Ненавижу… как же я тебя ненавижу…

Он переворачиваем мое тело так, как ему удобно, и мне становится понятно, что так и мне тоже лучше, удобнее, приятнее!

Он предугадывает все мои желания, находясь на шаг впереди.

— Ведьма…как же я тебя ненавижу… — рычит он в унисон трясущейся от страсти кровати.

— Да, да! — шепчу я. — Да! Да!

Все так и есть.

Все так.

А после мы лежим и смотрим в серый потолок, который больше похож на светлую тень кровати. Лица его не видно, да я и не в силах даже повернуть голову.

Он рвано дышит, точно также, как и я.

Алексей утирает лицо от пота.

Этот страстный марафон, наконец, прерывается. В моей голове нет ни одной мысли. Они словно улетучились, пропали, испарились. Но, странное дело, нет неловкости, стыда от того, что я так резко и быстро сдалась ему на милость, упала к его ногам.

Это какое-то странное безумие, но притяжение, которое искрило между нами, невозможно было утолить иначе, чем так, как это произошло прямо сейчас.

Я вздыхаю. Алексей тут же реагирует:

— Не жалеешь?

Как я могу пожалеть о том, что снова, впервые за два года почувствовала себя живой? красивой? Желанной?

Нисколько.

Как бы там все не повернулось дальше, но именно сейчас я ощущаю в себе энергию, без которой никакое тело не может удержать в себе душу.

Качаю головой вместо ответа.

Хотя и у меня есть множество вопросов, и теперь, под покровом темноты, когда я не вижу его глаз, могу какое-то время противостоять его химии, наверное, настало время воспользоваться этим.

— Что мы здесь делаем, Алексей?

Он верно понимает это вместительное «мы». Ведь я спрашиваю не о нем и не о себе. Имею в виду совсем других людей.

Я и Лешка. Мой сын. Мой.

— У вас в городе я сделал тест на ДНК, — сообщает он мне после длительного молчания, во время которого, видимо, подбирает слова. — Сама видишь, дождаться их я не успел, потому сделал новые здесь, от своей клиники.

Я киваю.

Что ж.

— Мне нужен наследник, — поворачивает он голову ко мне.

— У тебя еще будут дети, может быть. Ты же очень богат, придумаешь что-то, — шепчу я онемевшими губами.

— Нет, — слишком быстро, слишком резко. Значит, вся его надежда – на положительный тест ДНК с Лешкой.

— Если это так, то…

— Он будет моим. Чего бы мне это не стоило, — жестко говорит он мне. Я сглатываю. Мои подозрения и слова Катерины снова подтверждаются. Алексей может лишить меня родительских прав, забрать сына к себе.

— А если ответ будет отрицательным? — имею в виду, что не отдам ему своего ребенка. Мне слишком дорого достался этот малыш.

— Я думаю, что Лешка – мой сын, — гнет свою линию Грецких. Он думает, что я спрашиваю его о тесте ДНК.

— А если же нет? — шепчу я, ощущая, как к глазам подкатывает влага. Я хочу услышать его ответ и в то же время понимаю, что совсем к нему не готова.

— Если нет, — он вдруг встает с кровати. Нагой, мощный, прекрасный, освещенный лунным светом. Смотрит на меня, и я резко укрываюсь покрывалом, будто ощущая холод, который вдруг исходит от него. — Если нет, нам, наконец, нужно будет попрощаться.

Он ерошит волосы в сильном волнении и скрывается в ванной комнате. Даже не включает свет – только маленький ночник.

Закутываюсь в покрывало и бреду в свою комнату.

Свою, конечно, громко сказано. Ту, в которой спит в новой кроватке от Грецких мой сынок. В ту, где его сон стережет нанятая Грецких няня.

Ту, которую мы покинем уже завтра.

Наутро я обнаруживаю на большом столе записку от Алексея. Кажется, кое-кому не хочется смотреть мне в глаза, встречаться взглядом. Ну что ж.

Я тоже не горю желанием увидеть того, кто признался после ночи страсти, что позвал меня сюда только из-за ребенка, а не из-за того, что я  - это я. Женщина. Страсть.

Няня докладывает о том, что с Лешей все было в порядке, отметила только, что волнуется из-за того, что носогубные складки иногда синеют после крика.

— Да, я знаю об этой проблеме, — делюсь я. — Как раз сегодня у нас последний прием с Лешкой. Дело в том, что сдать все анализы этот шалопай просто так не давался в бесплатной поликлинике. А тут по совету семейного врача Грецких мы прошли полное обследование.

Она качает головой:

— Лишь бы малыш был здоров!

И я полностью с ней согласна.

Как только няня уходит, я сажаю Лешку на пол, пишу сообщение водителю, что через час мы хотим выехать в клинику. Вижу, что за окном ходит охранник. Пожимаю плечами и раскрываю записку от Алексея – старшего.

«Выехал в офис. Днем лечу в Рим на три дня. Дела».

Хмыкаю.

Все это было бы похоже на игру в семью, вот только Алексей вчера точно сказал, что не заинтересован во мне как в женщине и нуждается только в том, чтобы Лешка действительно был его сыном. Ему нужно подтверждение.

Обидно. Досадно. Неприятно.

Но…

Мне ничего не остается, как собрать сына и поехать в клинику. Здоровье малыша для меня важнее всех этих рассуждений о правильности и неправильности. Грецких предложил – я воспользовалась. Все.

* * *

— Вы подумайте и решите, — врач посмотрела широко открытыми глазами, в которых плескалось понимание моей боли и шока. — Операцию на сердце лучше делать, когда ребенок маленький. Поймите: сейчас Леше год, его вес в норме. Тем более, что сама операция не очень сложная: отверстие на сердечной желудочковой перегородке закроется при помощи окклюдера. Устройство перекроет кровоток и все будет в порядке. И период восстановления длится недолго – всего до пяти дней, уже за это время в легочной системе ребенка нормализуется обращение крови.

— А без… — я вздохнула и прижала к себе ближе вырывающегося ребенка, которому показалось скучно просто так сидеть на коленях мамы.

Но врач протянула игрушечные часы Леше, чтобы отвлечь, и покачала головой.