Этот бессмертный - Роджер Желязны

Мой столик был расположен почти у самого бара. Посетителейоколо дюжины: три девушки с заспанными глазами что-то пили, сидя за стойкойбара, там же восседал мужчина в грязной феске, а другой уже уронил голову навытянутую руку. Четверо мужчин смеялись за столиком наискось от меня.

Остальные посетители сидели поодиночке, пили кофе, слушалипесни, взгляд их был рассеянный. Они ждали, а может быть, уже перестали ждать,что что-либо произойдет…

Но ничего не произошло. Поэтому после третьей чашки ярасплатился с тучным усатым хозяином и вышел на улицу.

Снаружи, казалось, стало на пару градусов прохладнее. Яповернул направо и, плохо соображая, долго шел, пока не добрался дообшарпанного забора, который тянулся вдоль высокого склона Акрополя.

Где-то далеко позади послышались шаги. Я постоял полминуты,но вокруг простирались только тишина и очень темная ночь. Пожав плечами, явошел в ворота. От храма Диониса остался только фундамент. Не останавливаясь, япошел к театру.

Однажды Фил высказал мысль, что история движется гигантскимициклами, подобно стрелке часов, проходя одни и те же цифры изо дня в день.

– Историческая биология свидетельствует о том, что вызаблуждаетесь, – возразил ему Джордж.

– Я не имею в виду повторение того, что было.

– Тогда нам следует договориться относительно языка, накотором мы будем разговаривать, прежде чем начать дальнейшую беседу.

Миштиго рассмеялся.

…И никаких известий, никаких!

Я шел среди руин, в которые время превратило былое величие.Наконец я оказался в старом театре и стал спускаться вниз…

Я никак не думал, что Диана совершенно серьезно отнесется кглупым надписям, украшавшим мой номер.

– Им здесь и положено быть. Они на своих местах.

– Ха-ха.

– Когда-то это были головы убитых вами животных. Илищиты поверженных врагов. Теперь же мы цивилизованные люди и живем по-новому.

Я решил сменить тему разговора:

– Какие-нибудь новости в отношении веганцев?

– Нет.

– Вам до сих пор нужна его голова?

– Скажите мне, Константин, Фил всегда был вашим другом?И таким дураком?

– Он вовсе не такой уж дурак. Просто это бичнедостаточного таланта.

Сейчас его считают последним поэтом-романтиком, вот он илезет из кожи вон. Он вкладывает свой мистицизм во всякую чепуху, потому что онуже пережил свое время. Сейчас он живет в искаженном прекрасном прошлом.

Подобно Байрону, он однажды переплыл пролив Дарданеллы, итеперь единственное, чего недостает ему для полного удовлетворения – этообщества юных дам, которым он докучал бы своей философией и воспоминаниями. Онстар. В его произведениях время от времени появляются вспышки его прежней мощи,но весь стиль его теперь уже безнадежно устарел.

– Неужели?

– Я вспоминаю один пасмурный день, когда он стоял втеатре Джонса и декламировал гимн, написанный в честь бога Пана. Его слушаличеловек двести-триста – одни только боги знают, откуда их столько собралось –но это его не смутило. Тогда его греческий не был еще достаточно хорош, но унего был весьма внушительный голос, и от всего его облика веяло каким-товдохновением. Через некоторое время пошел мелкий дождь, но никто не ушел.

Гром аплодисментов раздался, когда он закончил свое чтение.Слушатели прямо дрожали от восторга. Уходя, многие на него оглядывались. Наменя это чтение тоже произвело глубокое впечатление. Затем, через несколькодней, я перечитал эту поэму – и, представьте себе, – никакого впечатления.

Сплошной бред собачий, набор избитых фраз. Просто важно былото, как он читал это произведение. А сейчас, вместе со своими последователями,он растерял часть этой мощи, а то, что осталось и что можно было бы назватьискусством, не содержит в себе той силы, которая сделала бы его великим,которая превратила бы его в легенду. Он этим очень обижен и утешает себятуманными выражениями. И все же, если отвечать на ваш вопрос – то нет, он невсегда был таким глупым. Возможно даже, что часть его философии верна.

– Что вы имеете в виду?

– Большие циклы. Век причудливых зверей наступаетснова. А также век героев, полубогов и демонов.

– Мне пока что встречались только причудливые звери.

– «КАРАГИОЗИС СПАЛ НА ЭТОЙ КРОВАТИ», – разве этоне подтверждение моих слов?

Я прошел на авансцену. Со всех сторон меня окружалирельефные скульптуры. Вот Гермес, представляющий Зевсу новорожденного бога.Икарий, которого Дионис научил разводить виноград – он готовился принести вжертву барана, а его же дочь предлагала пирог богу, который стоял в стороне,беседуя с Сатиром. А вот пьяный Силен, пытающийся поддержать небо, подобноАтланту, но у него это получается намного хуже. Здесь были и все остальные боги– покровители различных городов, на чьи средства сооружался этот театр, и срединих я различил Гестию, Тезия, Эрину с рогом изобилия…

– Ты хочешь совершить жертвоприношение богам? –прозвучал голос неподалеку от меня.

Я не обернулся. Источник голоса находился за моим правымплечом, но я не обернулся, ибо я узнал этот голос.

– Возможно, – ответил я.

– Прошло много времени с тех пор, как твоя нога ступалана землю Греции.

– Верно.

– Это из-за того, что не было бессмертной Пенелопы –терпеливой, как эти горы, верящей в возвращение своего калликанзарида?

– Ты решил стать деревенским сказочником?

Он рассмеялся.

– Я пасу овец высоко в горах, куда первыми простираютсяпальцы Авроры, сыплющие розы на небосвод…

– Да, ты плохой сказитель. Почему же ты сейчас не вгорах, не развращаешь молодежь своими песнями?

– Виной тому сны.

– Да?

Я обернулся и увидел лицо старика – морщины, похожие напочерневшую от времени рыбацкую сеть, белоснежная борода, голубые глаза, цветомпод стать слегка пульсирующим на висках венам. Он опирался на свой посох, каквоин опирается на копье. Я знал, что ему уже больше ста лет, и он не прибегал комоложению.

– Недавно мне приснилось, что я стою посредине черногохрама, – начал рассказывать он, – и бог Аид подошел и встал рядом сомной. Он схватил меня за руку и стал умолять уйти вместе с ним. Но я решительноотказался и… проснулся. Этот сон встревожил меня.